Молодая женщина кивнула.
— Возможно, вам повезет, и монахи найдут для вас время. А потом, если они справятся, ваш муж, скорее всего, снова окажется в повозке, везущей очередную партию новобранцев на юг.
— Ему не страшны никакие сражения, — ответила Кадайль и крепко пожала Брансену руку.
— Не сомневаюсь, — кивнул Доусон. — Так, значит, вы издалека?
— Из Прайда… — начала Каллен.
— С его южных окраин, — быстро поправила ее Кадайль. — Шли почти от самого Энтла.
— Какой же долгий и трудный путь вы проделали, да еще и с инвалидом на руках! — воскликнул удивленный Доусон.
Подошла подавальщица и принесла две кружки светлого эля.
— Ну что, вам еще не надоел наш Доусон? — спросила она в точности так, как научил ее накануне сам Маккидж. — Настоящий северный мужлан, — добавила женщина, дружески похлопав его по плечу и давая понять, что шутит.
Доусон намеренно договорился об этой маленькой инсценировке, зная, что она поможет усыпить бдительность его новых знакомых.
— Не бойтесь, он абсолютно безвреден, — шепнула подавальщица на ухо Кадайль. — Простой повеса. Наверняка ему ваша мама понравилась. Или это сестра? Такая хорошенькая! Да, вы от него так скоро не отделаетесь!
Кадайль невольно прыснула и, почувствовав себя свободнее, пригубила пива.
— Ты выдаешь меня с потрохами, Тони Денстен! — укоризненно заметил Доусон вслед хихикавшей женщине, которая уже поспешила восвояси.
Когда он снова повернулся к Кадайль, та смотрела на него с милой улыбкой.
— Долго вы здесь пробудете? — спросил он ее.
Дочь и мать обменялись неуверенными взглядами.
— Если вам нужна помощь монахов, то, конечно, придется подождать, — сказал Доусон. — Сейчас в часовне вовсю идут приготовления к встрече новых братьев, которые должны приехать со дня на день. Вряд ли вам удастся отловить отца Атроливана или брата Пинауэра раньше чем через неделю.
— Вы с ними знакомы? — в один голос спросили Каллен и Кадайль.
— Разумеется, — подтвердил Доусон. — Я же говорил, что часовня Абеля в большой дружбе с дамой Гвидрой. Абелийцы — люди дальновидные. Они понимают, что такое Вангард.
— К тому же там живут их собратья, как вы сказали, — добавила Кадайль.
— Да, за двадцать с лишним лет многие к нам перебрались.
Кадайль быстро взглянула на Брансена. Не будь Доусону уже известна истинная причина их приезда в часовню Абеля, он ничего не заподозрил бы в этом вполне естественном движении.
— Значит, вы здесь в надежде на магию самоцветов, — резюмировал вангардец. — Разумный поступок. В любое другое время к вам отнеслись бы со всем сочувствием.
— Что вы имеете в виду? — нахмурилась Кадайль.
— Видите ли, монахи перегружены, — объяснил Доусон. — Им постоянно приходится исцелять все новых и новых раненых, поступающих с фронта. Хотя, думаю, раз у вас есть прошение, вас примут. Вы ведь сражались под знаменами Делавала? — обратился он к Брансену. — Военачальник должен был снабдить вас соответствующим письмом в часовню Абеля. Чем выше его звание, тем больше у вас шансов. С прошением, подписанным самим владыкой Делавалом, вы мигом очутились бы в больничной палате часовни.
— Прошение? — переспросила Кадайль, качая головой.
— Обязательно! Письмо от владыки или его военачальников с просьбой отнестись к раненому с особым вниманием. Без него вам никогда не добраться до руководителей часовни Абеля, а они — самые могущественные маги, которые вовсе не… — Вдруг Доусон замолк и сочувственно посмотрел на Кадайль, затем на Брансена. — Так у вас его нет?
Испуганная дочь обменялась взглядом с матерью, которая выглядела не менее удивленной и расстроенной.
— Ничего, — поспешил успокоить их Доусон. — Может, у вас есть друг или родственник среди монахов? Нужно что-то такое, что выделило бы его. Ваш муж отличился в бою?
Кадайль недоверчиво уставилась на него.
— Что я говорю! — вскричал Доусон. — Милая леди, простите меня. Конечно же, он был храбр. Я имел в виду… В общем, нужны доказательства. Если не прошение, то хотя бы почетная грамота.
Кадайль снова покачала головой.
— Тогда, может быть, у вас есть родственник-абелиец? — спросил Доусон. — Прошу вас, подумайте хорошенько. Друг, знакомый хотя бы? Кто-нибудь, кто может составить вам протекцию?
— Мы здесь не только ради исцеления, — подала голос Каллен.
Кадайль и Доусон, удивленные в равной степени, повернулись к ней.
— Есть один человек. Он мог бы замолвить за нас словечко.
— Монах?
— Из Прайдской часовни, — кивнула Каллен. — Говорят, много лет назад он перебрался в часовню Абеля. Вот и мы пришли сюда в надежде, что он поможет бедному мужу моей дочери.
— Дочери? — воскликнул изумленный Доусон. — Я был уверен, что вы сестры!
Несмотря на очевидную лесть, Каллен просияла.
— Что ж, — продолжал Маккидж. — Если этот монах здесь, то вы проделали свой путь не зря. Как его зовут? Я знаю всех в часовне.
— Брат Динард. Бран Динард, — ответила Кадайль и снова быстро переглянулась с матерью.
Доусон нахмурился и откинулся на спинку стула с такой миной, будто это имя было ему знакомо.
— Вы знаете его?
— Нет, — ответил вангардец. — Но я знаю кое-что о нем.
— Он сейчас в часовне Абеля? — спросила Каллен.
Поворачиваясь в ее сторону, Доусон мельком взглянул на Брансена и отметил, что тот явно заинтересовался, даже немного подался вперед.
— Нет. Уже десять с лишним лет, как этот человек уехал, — отозвался воин.
Краем глаза он заметил, что интерес на лице молодого человека сменился разочарованием.
Кадайль тоже выглядела расстроенной.
— Он живет в Вангарде, — добавил Доусон.
Женщины затаили дыхание, а Брансен так резко качнулся в его сторону, что чуть не упал со стула.
— Да-да, на север по заливу Короны. Служит даме Гвидре и ее народу.
— Так он жив? — едва слышно спросила Кадайль.
— Насколько мне известно, да, — ответил Доусон. — Вы хотите поехать в Вангард?
Обе его собеседницы были настолько ошарашены, что ничего не ответили.
— Конечно, пешком вам туда не добраться, — заметил Маккидж. — Дорога займет месяц, да еще и через дикие территории. Нет, единственный путь в Вангард — по морю.
— А откуда? Из Палмаристауна? — спросила Кадайль.
— И сколько надо заплатить? — осведомилась Каллен.
— Да, оттуда иногда ходят суда, но насчет цены ничего не знаю, — тепло улыбнулся Доусон. — Пассажирские точно до Вангарда не довезут, а вот торговые могут. Например, моя «Мечтательница». Я возьму вас на борт, если останется свободная каюта.
— Какова плата? — снова уточнила Кадайль.
— За вас троих? Платой будет приятная компания и рассказы о юге. Судя по всему, у вас в запасе много интересных историй.
— Если для нас найдется место, — напомнила Каллен.
— Найдется, хоть монахи и попросили меня перевезти изрядное число военнопленных, — ответил Доусон. — Нет, они совсем не опасны, — добавил он, заметив тревожное выражение на милом лице Кадайль. — Несчастные сражались на стороне одного из правителей, потом были ранены или попали в плен. По условиям благородной капитуляции их направили на работы в часовню Абеля, так как они не вправе возвращаться на фронт. Жестокость войны принесла монахам слишком много работников. Все же, надеюсь, моя «Мечтательница» сможет вместить еще троих пассажиров.
Путники переглянулись, и Каллен решила выразить общее мнение:
— Вы очень добры. Мы с радостью примем ваше великодушное предложение. Когда вы отплываете?
— Завтра, — отозвался Доусон. — Я приберегу для вас три места. Уверен, Вангард вам понравится. У нас много лесов, а для военных эмигрантов с юга дама Гвидра построила целые города. Вам всем будут рады, особенно двум таким прекрасным леди.
Маккидж встал из-за стола, направился к подавальщице и вручил ей серебряную монету.
— Мне пора идти, — объяснил он.
— Попутного ветра и спокойного моря!
Вангардец поклонился в ответ и вышел. Некоторое время Каллен и Кадайль сидели неподвижно, пытаясь осмыслить произошедшее.
— Возможно ли? — тихо обратился к ним Брансен, коснувшись гематита. — Отец жив?
Даже волшебный камень был не в состоянии унять дрожь в его теле.
— Надеюсь, вы подтвердили им мои слова? — спросил Доусон Маккидж брата Пинауэра, увидев, как Кадайль, Каллен и человек по прозвищу Разбойник направляются через двор часовни Абеля к туннелям, ведущим на пристань, где их ждала «Мечтательница».
— Да, как и приказал отец Атроливан, — подтвердил монах.
— Не одобряете? — усмехнулся Доусон, глядя на него в упор.
— Я всегда гордился тем, что говорю правду.