Понимаю, это менее приятно, чем ожидать встречи с женщиной, но ничего, Влас, не поделаешь! Работа у нас такая!
— А я что? Я ничего. Мне все до фени. Получил приказ — выполнил, и все дела! Это тебе с Баскаком думать надо, а наше, — Власенко указал на друзей-прапорщиков, устроившихся в камышах, — дело маленькое.
Майор вздохнул:
— Эх, Влас! Чувствует мое сердце, достанешь ты нытьем своим. Надо тебе какую-нибудь конкретную задачу определить.
Прапорщик поднял обе руки вверх:
— Все, командир, молчу!
Но было поздно: Гончаров уже принял решение, как использовать своего не в меру непоседливого подчиненного:
— Вот что, Петя! Ты сейчас давай ложись спать. А ночью, как стемнеет, пойдешь к Шарипову.
— Зачем?
— Я тебе перед отправкой все подробно и популярно объясню.
Власенко сплюнул в траву:
— Ну вот, допиз…ся! Нет, сидел бы молчком, как остальные, теперь шарахайся ночью по этим лесам да взгорьям, чтоб им пусто было!
Гончаров приказал, не намереваясь больше слушать снайпера:
— Отставить разговоры! Спать!
— А если не усну?
— Препарат из аптечки примешь, я разрешаю! Отрубишься как миленький.
— Да, чтобы…
Майор не дал договорить прапорщику:
— Все, Влас, сказал, спать, значит, спать! Чтобы через минуту я тебя не видел и не слышал. Испарился!
— Есть!
Спустя несколько минут, устроив себе камышовое ложе, Власенко уже спал детским, безмятежным сном, не принимая никаких специальных препаратов.
В 12.25 на связь вышел майор Соловьев, доложив, что его группа заняла рубеж наблюдения по южной границе квадрата 50-12, что указывало на удаленность спецназа от чеченского селения в шесть с небольшим километров.
Гончаров, выставив дозор, приказал личному составу организовать сменный отдых, предварительно связавшись с командиром отряда и сообщив полковнику Морозову о выходе подразделения в заданный район и готовности его к выполнению поставленной задачи.
Остаток дня тянулся долго. Гончаров, как ни пытался, уснуть не смог, мешали комары. А вот к ним, в отличие от мух, майор привыкнуть не мог никак. Не помогала и специальная мазь. Один писк этих «бекасов» выводил командира группы из себя. А у арыка и в камышах комаров было много. Очень много. Чтобы отвлечь себя, он занял место дозорного и в который уже раз прокручивал варианты развития событий завтра, двадцать второго числа. Откуда точно появится Змеелов? Прибудет ли он в сопровождении всего отряда из лесного массива или разобьет охранение на части, постепенно вводя его в аул? Где по приходу он планирует разместить бандитов? И что конкретно заставило Камалова посетить родовое гнездо? Вопросов у Гончарова возникло много, а вот ответа на них, практически, ни одного. Вернее, вариантов действий у Змеелова было столько, что просчитать их все не представлялось возможным.
В 21.00 майора вызвал командир отряда:
— Гончар! Я — Первый!
— Слушаю вас, Первый!
— Прими кое-какие уточнения по задаче. Змеелов находится в Шуни.
Командир группы уточнил:
— Один или с бандой наемников?
— А сам-то как думаешь?
— Не знаю! При себе Камалов может держать всего пару человек, остальных оставив в лесу.
— Нет! Банда собрана в одном месте. Отдыхают.
Гончаров поинтересовался:
— А это место и прямо сейчас другими штурмовыми группами обработать в Шуни нельзя? Пока бандиты отдыхают?
— Нельзя! Штурм селения с ходу результатов не даст! В лучшем случае удастся рассеять банду. И в Шуни у Змеелова слишком много путей отхода.
— Понял. Следовательно, ночью он двинется на Аласхан?
Морозов подтвердил:
— Скорее всего, но не обольщай себя мыслью, что он поведет отряд через лес скопом.
— А я не обольщаюсь, иначе не стал бы закольцовывать аул, но на месте удалось выяснить одну интересную деталь.