Плесень накинула на эти фрески свое курчавое покрывало, месяцами пожирая их, покрывая мхом и грибами. Запутавшаяся в сетке Лиз почувствовала, что пространство давит на нее. До сих пор она исследовала маленькие станции, узкие территории, сводящиеся к нескольким десяткам метров пролетов. Логова, логовища… Станция «Кайзер Ульрих III» никак не соответствовала этим ужатым воздушным пузырям. По этой подземной равнине некогда метались толпы спешащих пассажиров, толкающихся локтями, кишащая масса, на краткий миг замирающая в центре, чтобы разобраться в направлениях пересадок. Сейчас же застекленные бутики, расположенные по окружности галереи, превратились в хибарки бидонвиля. Витрина книжного магазина, оклеенная обложками журналов, стала непроницаемой. Выделялись лишь устаревшие, трехлетней давности, заглавия о забытых скандалах; эфемерная, преходящая хроника, обреченная на забвение.
Четыре портика пронзали купол, выходя на скелеты неподвижных эскалаторов. Над каждым из этих подходов висело панно с перечислением станций. Скопления ила закрыли эти проходы так же надежно, как застывший цемент. Большие коричневые волны скатились по ступеням эскалаторов и растеклись по половине зала, затвердев, как остывшая лава. Перекрыв четыре пересадочных перехода, глинистый ил превратил зал в воздушный колокол.
Весь воздух, который был в момент катастрофы, скопился там, как в бокале, прочно удерживаемом на дне ванны.
Лиз села. Казалось, о ней забыли. Она не знала, как поступить. Пленение не повлекло за собой ни насилия, ни заключения под стражу, словно напавшие вдруг отвернулись от нее, как от слишком сложного для них дела. Лиз подумала о тех детях, которые начинают несколько игр и не заканчивают ни одной, повинуясь своим импульсам. Хотелось пить. Болели нос и брови, порезанные осколками стекла.
Метрах в трех от Лиз остановился мальчик лет десяти, с любопытством рассматривая ее. У него было костлявое тело и длинные каштановые волосы, падавшие на плечи. Его одежда состояла из плавок для взрослых, стянутых на бедрах веревочкой. В руках он держал баночку ваксы и тряпочку. Позади него дюжина кожаных мумий размещалась на желтых пластиковых сиденьях, стоящих по сторонам распределителей билетов или напитков. Лиз поняла, что ему, вероятно, поручили уход за останками, и мальчик начищал их подобно маленьким чистильщикам в отелях, надраивавшим до блеска обувь клиентов. Она рискнула сделать знак, подзывая его подойти поближе. Он колебался, казалось, размышлял, потом неохотно сделал шаг вперед.
— Эта вакса какого цвета? — спросила Лиз.
— Светло-коричневого, — ломающимся голосом ответил мальчик. — До этого у меня была желтая, она лучше, но больше ее нет. Я стянул в лавочке чистильщика десятки коробочек. Мертвых следует уважать, начищать их, это нормально.
— А что ты будешь делать, когда останется только синяя вакса? — поинтересовалась Лиз.
Мальчик нахмурился, пожал худенькими плечиками.
— Не знаю. Я сейчас подумаю. Здесь не следует много думать, взрослые говорят, что это изнашивает мозг… А ваш шлем… Он должен здорово блестеть, если его почистить. Как золотой пузырь!
— Если ты снимешь с меня шлем, я дам его тебе! — бросила Лиз, не уверенная в результате.
— Как это сделать?
— У меня к поясу прицеплена трубочка. Надо вставлять ее в гайки и крутить… А остальные когда придут за мной?
Мальчишка просунул пальцы между ячейками сетки, взял ключ и тотчас же принялся за гайки. Мышцы напряглись на тонких ручках, будто веревочки.
— Они не вернутся! — сообщил он запыхавшись. — Они уже все забыли! У всех взрослых мозг рыхлый, как губка. Они всегда что-нибудь забывают. Это последствия отравления газом. Мы, дети, лучше перенесли газ.