— За это мы отвечаем, и не только головой перед матушкой, но и душами перед ним, — Порфийя благоговейно подняла глаза к потолку, как чиновники, намекая либо на имперского прокурора, либо на самого императора, которому мы особых хлопот и так не доставляем, бережём. Я не поняла, кого имела в виду монахиня, венценосца или бога, которому, боюсь, до людей дела ещё меньше, чем монарху.
— Ну, и последнее, — мы остановились перед белой узкой дверцей, похожей на створку стенного шкафа, — открывай, — скомандовала женщина.
Я послушалась, потянула на себя круглую ручку и замерла. Никогда ещё не видела зрелища столь прекрасного и отталкивающего одновременно. Не комната, а всего лишь ниша, наподобие стенного шкафа с рейками, утыканными гвоздями и крючочками, с которых свисали ленты, бечёвки, тесёмки, цепочки, словно из уголка титулованного спортсмена. Но висели на них не медали. В нишу попал свет, и кристаллы, как живые, заиграли разными цветами. Кад — арты. Жёлтые, красные, голубые, зелёные, прозрачные, матовые, огранённые, сверкающие и мутные. Множество разумов, множество жизней.
Не помню своего посещения сада камней, это всегда происходит в младенчестве. Ребёнка приносят родители. И ничто не может этому помешать: ни болезнь, ни отсутствие денег, ни отдалённость от столицы. Таков закон. То же самое, только в обратном порядке, происходит после смерти. Человек должен вернуть камень, вернее, уже его родственники. Без этого они не получат свидетельства о смерти, не говоря уже о наследстве. Это как обходной лист, только посмертный. Нарушения строго каралось, вплоть до лишения собственного кад — арта.
Я отвернулась от сияющей вереницы. Стало тошно. И одновременно смешно. Вот и вся ваша хвалёная демагогия. Живут они в мире с блуждающими, как же! Демонстративно снимают камни разума и кичатся смелостью: смотрите на нас, берите пример! А буквально в сотне метров запертые в тёмном шкафу висят их охранники.
Сама грешила подобным: снимала кристалл для общения с Эилозой. Призрака это успокаивало, а мне внушало щекочущее нервы чувство. Чувство нарушителя правил, приятное и возбуждающее.
В обители я единственная, кто остался с блуждающим один на один.
— Почему не сдаёте? — я повернулась к монахине.
— Потому что, — Порфийя перехватила створку. — Неужели мы можем выпустить часть зла в мир?
Я оторопела. Кад — арт — вещь не одноразовая. После смерти носителя обнуляется программная составляющая, и кристалл вновь поселяется в саду камней в ожидании нового хозяина, разум которого он сможет защитить. Изъятие камней разума из оборота — глупость и безответственность, напоминает денежную реформу[1]. Вот и аукнулись незаконные захоронения. Закопали сестру без всяких бумаг, а камень себе оставили. Ни дележа наследства, ни обращений родственников. А то, что кад — арт давно неактивен, так человек ушёл в монастырь, не тревожьте его мирскими делами. Умные машины тоже могут ошибаться и не отслеживать странных долгожителей. Этих мёртвых душ не один десяток, судя по количеству кристаллов.
— Это наш вклад в торжество Господне и воцарение царства божьего на земле. Не будет скоро нужды в защите и в защитниках.
Монашка рассуждала, не замечая выражения моего лица. Обязанностью каждого подданного Империи было донесение о нарушении в ближайшую службу контроля. Только я больше не законопослушная гражданка.
— Есть ещё коечто, — в голосе Порфийи слышалась улыбка, — отойдика.
Монашка оттеснила меня от проёма и стала чтото перебирать внутри.
— Вот оно, — выпрямившись, она потрясла светло — коричневым холщовым мешочком перед моим лицом. — Узнаешь?
"Ага, — могла бы ответить я. — У меня мама в таком хлеб хранит, чтобы не плесневел".
— Сберегла, как просила Мари, — котомка упала на стол.
— Кто?
— Марината, подруженька моя, — она вздохнула и положила находку на стол. — Твоё наследство.
Честно говоря, она меня озадачила. Не в первый раз со мной заговаривают о наследстве, и я до дрожи боюсь, что не в последний.
— Знала бы ты, чего мне это стоило, — вздохнула монашка. — Давай открывай.
Я потянула за коричневую тесёмку, ослабляя затянутую горловину. В мешочке чтото зашуршало и с тихим стуком перекатилось.
Кулёк перевернулся, рассыпая содержимое по гладкому тёмному дереву столешницы. Воздух словно заискрился, серые блики отскакивали от всего, с чем соприкасались. Продолговатые тёмные, почти чёрные кристаллы. Идеально огранённые, с дешёвыми, потемневшими от времени цепочками. Трио, полный комплект. Кад — арт, вид — арт и сем — аш. Один из них, с большим количеством граней, остановился на самом краю и какоето время лениво покачивался.
— Это же…?
— Да, — Порфийя стукнула кончиком пальца по кристаллу, и камень откатился назад. — Мари хранила их у меня. А я свой — у неё, — она вздохнула. — До сих пор не знаю, куда она его дела.
Слова женщины заглушил низкий гул колокола. Дон — дон — дон. Голова словно раскололась на части. Не от звука. От увиденного. И камни тут были ни при чем.
Я не смогла отвести взгляд от вороха серых бумажек, сложенных в косые треугольники, которые, шурша, вывалились вслед за камнями из мешочка.
— Пойдём, — позвала монашка, — к обедне звонят.
— Вы идите, — во рту стало неожиданно сухо, — я догоню.
Одной частью расколотого сознания я заметила, как недовольно поджались её губы, а на лбу собрались морщинки, другая же часть меня отмела всё это как незначительное.
Эти листочки, эти треугольнички просто кричали мне во весь голос: "Отец!" Его привычка, его особенность. Сколько так же сложенных посланий было найденно под подушкой — и не сосчитать. От воспоминаний защипало глаза.
Мне восемь лет. Прихожу домой из школы. Поворачиваю ключ в замке, прислушиваюсь и даже принюхиваюсь. Знаю, мама, как всегда, приготовит чтонибудь вкусное. От нетерпения я начинаю пританцовывать на месте. В квартире непривычная тишина. Где все? Мама, папа? А бабушка Нирра и бабушка Шеля? Бросаю рюкзак в прихожей, прохожу на кухню. Никого. И тут замечаю: на белой глянцевой столешнице розовый бумажный треугольник. Он кокетливо стоит посреди стола, как накрахмаленная салфетка. Протягиваю руку, разворачиваю. Лицо тут же растягивается в улыбке.
"Раз, два, три, четыре, пять.
Вышел зайчик погулять,
А потом нашёл дом,
Чтобы ждать тебя в нем.
Раз, два, три, четыре, пять -
Выходи меня искать".
Детский стишок, аккуратные строчки с наклоном вправо, буквы чуть расплываются, словно написанные тонким синим фломастером или чернильной ручкой, которой так любит чиркать папа в листах, называемых им работой.
Хихикая, бегу в свою комнату и распахиваю шкаф. Там на средней полке сидит одноухий белый заяц. Любимая игрушка. Я не могла уснуть, если под боком не было любимого заи. Потом папа придумал игру в дом, и заяц переселился в шкаф, где на одной из полок мне было позволено обустроить ему жилище, то есть поставить кровать, собственноручно склеенный картонный столик и т. д., насколько хватит фантазии. Теперь я понимаю, что родители пытались отучить меня от этой зависимости, особенно после одной истерики, когда только что постиранный мамой косой мирно висел на верёвке, а дочь, заходясь плачем, категорически отказывалась идти в постель.
В тот день заяц держал в плюшевых лапах ещё один треугольник, на этот раз жёлтого цвета. Таких посланий в квартире я собрала восемь штук, и в каждом из них было написано, где найти следующее.
Лежащие сейчас передо мной треугольники были точно такими же. Словно часть моего детства, моего мира перенеслась сюда сквозь время и расстояние.
Настоящее вернулось. Порфийи в комнате не было. Не помню, как и когда она ушла. Колокол затих. Я протянула руку и развернула самый первый. Строчки заскакали, и на мгновение мне показалось, что там те же самые "раз, два, три, четыре, пять". Листок лег на стол, губы шевелились проговаривая чужие застывшие слова.
[1] Денежная реформа — изъятие из обращения бумажных денежных знаков в 1956 году и переход на цифровые денежные единицы (История Империи Камней. Учебник рекомендован для школьной программы 7 класса имперским образовательным корпусом)
Глава 17. По разные стороны
— Никогда не жалел о том, что помог ей. Никогда не думал, что пожалею, — раздался тихий голос, и Дмитрий открыл глаза.
Он не сразу понял, где находится, чтото жёсткое, неровное под головой, перед глазами мутная плёнка. Он не лежит, а сидит. Попробовал потянуться, но не смог даже вытянуть ноги. Потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, как заснул в машине, всего на секунду прикрыл глаза и отключился. Кожаная оплётка руля отпечаталась на ладонях и щеке.
— Не думал, что придёт день, когда скажу, что она была неправа.