– Бывал уже там.
– И получается – нет у нас крепких союзников в походе на Сарай. Москве бы сейчас самой от татар отбиться да в Новгороде вольницу обуздать. Она сейчас нам не помощник. Устюжане, может, и помогли бы, да выставят отряд малый, а добычи половину потребуют. Людей у нас мало, вот в чем беда, – тяжко вздохнул Костя.
Михаилу показалось, что Костя не столько для него говорит, сколько сам с собой рассуждает.
– Наемников ежели позвать, так они же деньги авансом потребуют да и болтливы больно. А ну как казанский баскак проведает о наемниках? Да и не проведешь скрытно такое количество воинов. Вот и приходится изворачиваться.
Костя встал и нервно зашагал по лавке.
– А разведать, что в Сарае правители замышляют, в любом случае надо, без этого в набег отправляться никак нельзя – слишком многое на кон поставлено. Ошибись я – люди жизнями заплатят. На пути к Сараю – Казань, случись у нас болтун – перехватят по пути. У татар сил несравнимо больше, исход может быть печальным.
Костя подошел к Мишане, положил руку на плечо.
– Ладно, всему свое время. Закупай пока товары для плавания.
Долго раздумывал Михаил – что купить, чтобы не прогореть и распродать быстро. Остановился на лесе. Купил ошкуренные бревна, которые и сложил на пристани.
А после Святой Троицы Костя решил отправиться в путь.
Погрузили бревна на палубу, стянули их веревками. Кормчий Павел поглядывал на груз неодобрительно – из-за высокого его расположения ушкуй стал менее остойчивым. Как бы не перевернуться на крутой волжской волне.
Вышли из Хлынова ранним утром.
На месте гребца сидел Костя, одетый, как все корабельщики. Так же, как и другие гребцы, усердно работал веслами, отводя ушкуй от причала. Дальше плыть стало легче – течение помогало да попутный ветер, парус подняли.
Через несколько дней вошли в Каму. Павел и ее знавал – хаживал здесь несколько раз. Была Кама значительно полноводнее и шире, чем Вятка, более удобна для судоходства. На Вятке что ни верста – поворот, а уж отмелей да перекатов – не сосчитать, и течение более быстрое.
Через три дня, когда пристали на ночевку к берегу, Павел как бы случайно обмолвился:
– Завтра в Волгу выйдем. Казань справа останется. Мимо басурман бы проплыть без задержки.
Корабельщики пропустили эти слова мимо ушей, да только не Костя. Тот внимательно посмотрел на кормчего и понял – это для него сказано. Павел ведь Костю узнал сразу, как только он появился на ушкуе. Но, предупрежденный Мишаней, сделал вид, что они незнакомы. Ругал, как и всех, когда команды исполнялись медленно. А ругаться Павел умел мастерски, просто виртуозно.
Утром, едва отчалили, снова подняли парус. Павел поставил Костю впередсмотрящим, на носу. Там он мог, не вызывая подозрений других гребцов, следить за ситуацией на берегах.
На месте стрелки, где сливались две могучих реки, справа, на казанском берегу, показались конные татары. Разъезд из десяти всадников. Они поглядели на ушкуй, прокричали что-то непонятное да и постепенно растаяли позади.
Широка Волга, полноводна. От берега до берега версты три-четыре. Мишаня оторопел от величия реки. Случись вплавь с ушкуя до берега добираться – и сил никаких не хватит.
Вокруг степь расстилалась. На левом берегу показались белые юрты.
– То башкиры, – пояснил Павел.
Каждый день становилось все жарче. Гребцы и вовсе до пояса обнажились.
Теперь плыли даже ночью, поскольку опасались пристать к чужому берегу. На берегах Волги то слева, то справа неоднократно замечали всадников кочевых племен. Лучше держаться от них подальше.
Костя все время поглядывал на левый берег.
По правому берегу шли люди с конными упряжками, затем показался деревянный желоб из бревен, тянущийся далеко в степь.
– Переволок, на Дон, – пояснил Павел. – Казаки его держат. До этих мест я ходил, а дальше – не приходилось. Пристать надо, расспросить, где этот ихний Сарай.
Ушкуй, повинуясь командам кормчего, ткнулся носом в песчаный берег. Не спеша подошли козаки – в необъятных шароварах, со смешными чубами-оселедцами на выбритых головах.
– Промахнулся ты слегка, дядя! Желоб выше остался.
– Да нам не на переволок.
Козаки разочарованно переглянулись.
Павел с ушкуя спрыгнул на берег, стал выяснять дорогу на Сарай. Оказалось – не зря. Волга в нижнем течении делилась на множество рукавов. Старший из козаков прутиком начертил, поясняя, в какой из рукавов поворачивать следует, потом еще и еще. Действительно, не зная, заблудишься. Причем козаки заметили, что некоторые из рукавов настолько поросли камышом, что судам широким, вроде торговых ладей, и протиснуться будет мудрено.
– А дальше смотри по левому берегу, – донеслось до Михаила. – Увидишь крепостные стены – то Сарай и будет.
– Благодарствую, люди добрые, – поклонился Павел.
Михаил заметил, что к разговору Павла со старшим из козаков внимательно прислушивался Костя.
Через несколько дней достигли нужной протоки, вошли. И вскоре по левому берегу показались стены из глиняных кирпичей большого размера. Не успели они ошвартоваться у причала, как подошел мытарь.
– Чего привезли? О, бревна! Очень хорошо, нужный товар! – на хорошем русском языке сказал он. – Плати торговую пошлину – серебряный дирхем.
– Нет у меня дирхемов, возьми нашим серебром.
Мытарь деловито достал из заплечной котомки простейшие весы из латуни. На одну чашку он положил дирхем и протянул руку:
– Давай свое серебро.
Михаил отсыпал пригоршню серебряных рублей. Когда чашки весов уравновесились, мытарь благосклонно кивнул:
– Оплатил! – и выдал медную табличку: – Можешь торговать!
Едва он ушел, как на причале, неведомо откуда взявшись, показались люди. Возбужденно споря меж собой и энергично размахивая руками, они показывали на прибывший ушкуй. Одеты они были разношерстно. Кто-то чисто по-татарски – в халатах и тюбетейках, другие в остроконечных шапках и халатах другого покроя, один – в тюрбане, длинной рубахе и белых штанах. И все направлялись к ушкую. Ясно – купцы спешат, стараясь упредить соперников.
Не спрашивая разрешения, купцы забрались на ушкуй и стали осматривать и щупать бревна. За товар Мишаня был спокоен – сам лес перед покупкой осматривал: не гнилой, жучками-короедами не точеный.
– Почем продаешь?
– Это смотря сколько брать будешь – одно бревно или все разом.
– Все взять хочу! – выступил вперед одноглазый купец. – Цену назови!
Мишка назвал сам-пять, то есть в пять раз увеличил цену, за которую брал. Прежде всего, все-таки он был купцом и в проигрыше быть не хотел. Во-вторых, Костя предупреждал его: «Цену повыше загни, чтобы сразу не купили – мне несколько дней надо, чтобы город осмотреть». К удивлению Мишани одноглазый сразу согласился.
– Все беру – весь лес.
– Как весь? А нам? – стали возмущаться другие купцы. – Так нечестно!
И пошла между купцами перепалка. Один из них потряс мошною, вытянутой из-за широкого пояса.
– Даю сверх цены десять дирхемов!
– Ибрагим, зачем цену перебиваешь? Ты думаешь, у меня денег мало? Или я – нищий?
Единственным объяснением такого ажиотажа было то, что их ушкуй с лесом оказался первым после зимы. А желающих строиться было немало, и лес был отличного качества.
Наконец купцы договорились между собой. Половину забирал одноглазый Ахмед – тот, что первым намеревался купить весь лес, другую половину купил Ибрагим. Причем цена за лес, к удивлению и радости Мишани, подросла, и он получил сам-семь. Цена просто фантастическая для северных краев. За такие деньги можно было под Хлыновым пару деревень купить – вместе с избами, холопами, живностью и землею.
Деньги Мишане отсчитали тут же, при свидетелях – других купцах. Те несолоно хлебавши уныло пошли с причала восвояси.
Лес договорились забрать с утра. За торгом Мишаня и не заметил, как исчез Костя.
Ибрагим теребил Мишаню за рукав.
– Что-то я тебя раньше не видел.
– Я в Сарай раньше не ходил.
– А ведь обратно пустым не пойдешь? Э? – вкрадчиво спросил Ибрагим.
– Конечно, товары куплю.
– Я знаю, что на Руси спросом пользуется. Ты меня уважил, половину товара отдал. Ах, этот Ахмед! Сын грязной рабыни, подлый обманщик. Пойдем со мной, я покажу, что тебе нужно.
Мишаня обернулся, ища взглядом Павла или Костю. Но Кости не было, а Павел кивнул – иди, мол. Как-то неуютно Мишане стало. На поясе калита висит, полна серебра – а ну как срежут в толчее?
Ибрагим как будто мысли его прочитал.
– Э, не переживай, у нас в Сарае воров нет. Как поймают кого – сразу руку отрубают прилюдно, на площади. Пойдем, уважаемый!
Ибрагим потащил его за рукав в город.
Пока шли, Мишаня пытался запоминать дорогу, вертел головой. Перед каждой лавкой, которых здесь было, наверное, сотни, лежали рулоны тканей, ковры, стояла медная кованая посуда – блюда, кумганы.