Обыкновенная одежда Калюж состоит в накидках из звериных шкур, или в шерстяных разноцветных одеялах, в который они завертываются просто во весь рост, и у шеи делают завязки чтоб одеяло не могло упасть.
У кого из Калюж есть какое-нибудь шитое платье, то дикарь надевает его тогда только, когда вздумается ему пощеголять, и надевает всегда навыворот, так что на Франта нельзя смотреть без смеха.
Все дикари необходимые для себя товары, как-то: табак, порох, свинец, ружья, миткаль и разного рода одежду, достают от Компании на промен пушных товаров.
Калюжи селятся при заливах или при речках бревенчатыми барабарами, которые строят в виде короба с плоской крышкой, а наверху прорубают отверстие для выхода дыму; внутри барабары постоянно находится огонь, почему от одежды дикарей всегда пахнет дымом, даже самое тело их как-будто пропитано копотью.
Калюжи никому не платят дани и не подчиняются никаким гражданственным постановлениям. Тот, кто богат, покупает себе у другого, богатого же Калюжа, людей, и приобретает их в вечную свою собственность. Он называется таеном, люди же его — калгами, или каюрами, т. е. работниками.
Когда умирает какой-нибудь таён, то родственники его умерщвляют по несколько из его каюр для того, чтоб они служили ему в будущей жизни, о которой Калюжи имеют самое темное и сбивчивое понятие. Если кто-нибудь из тех каюр, на которых пал жребий смерти, убежит, то его всеми средствами стараются отыскать до похорон; после же, хотя он и явится, то его уже не преследуют и он делается свободным.
Когда умрет кто-нибудь из знатных таёнов, пользующейся между своими единоземцами особенным уважением, тогда давят каюр несколько из его команды, но и прочие таены, кому сколько заблагорассудится, жертвуют своими каюрами в честь его имени, — потом убирают мертвеца в самое лучшее платье, какое только у него было, раскрашивают ему лице краевою краской, а приближенные к нему намазывают себе лице сажею, раскладывают все богатство умершего, развешивают перед ним оружие, звериные шкуры, одеяла, усаживаются вокруг, и шаман, ударяя в бубен, затягивает с разными кривляньями погребальную песнь, под которую все дикие, сколько их ни находится в барабаре, должны подтягивать, ударяя в ладоши, или во что-нибудь под такт бубна. Это продолжается у них целый день; потом мертвеца стаскивают в лес на сожжение, чтоб прах его дымом достиг до небес.
Когда в первый раз мне пришлось увидеть погребение умершего Калюжского таена, признаюсь, я не мои без содрогания смотреть на этот обряд, со всеми его варварскими принадлежностями, отправляемый в дикой, глухой пустыне, и к довершению всей поразительности этой ужасной картины, в ночное время. Однажды, возвращаясь с охоты, я встретил множество диких, которые разными тропинками пробирались с покойником от своего селения в лес. Они шли в глубокому молчании, как будто подавляемые чувством неопределенного страха. Любопытство подстрекнуло меня, и я издали последовал за ними, желая посмотреть, как будут жечь покойника. Наконец дикари остановились у приготовленного костра дров, посадили на него покойника, а сами окружили костер; более получаса продолжалось молчание, изредка, прерываемое вздохами сожаления об усопшем; потом зажгли дрова, облитые жиром, и громкое, дикое пение разбудило спящий лес, эхо далекими перекатами повторилось в высоких горах и яркое пламя осветило шумную толпу дикарей…. но вдруг все замолкло; один лишь шаман колотил в бубен и плясал с разными кривляньями; между-тем дрова развалились и выказали обгоревшего мертвеца, от жару сводило у него жилы и он делал страшные, судорожные конвульсии. В это время родственники покойника поправляли распадавшиеся дрова. Когда у сгоревшего совершенно скорчило все тело, тогда снова началось пение и продолжалось до тех пор, пока он не превратился в черную, углистую массу, которую ничем нельзя было отличить от сгоревшего древесного пня.
Вот обряд погребения всех некрещеных знатных таёнов, прославившихся в своем роде; каюры же их не удостаиваются таких почестей: их просто топят в воде без всякой церемонии. — Нельзя без глубокого сожаления смотреть на этих несчастных, когда их давят в честь умершего таена: каюра повалят на землю, приложат к его шее палку, нажмут на оба конца, страдалец раз или два вздрогнет ногами, как будто от действия гальванического потока, и чрез минуту испустит дух.
Когда под сгоревшим покойником охладеют уголья, тогда истлевшие кости его собирают в кучку и кладут в ящик, устроенный на столбах, врытых где-нибудь на возвышенном месте.
Каждый год родственники покойника делают поминки: одеваются в лучшее платье, намазывают себе лице черной краской, идут сидеть на его могилу, говорят про прежние дела, ходят по тем местам, по которым он любил ходить, и заканчивают поминки едою.
Если кто из Калюж пожелает иметь себе жену, то должен заплатить отцу и матери её то, что они потребуют за свою дочь.
Род у Калюж считается по матери, а не по отцу.
Народ этот памятлив на обиды; самые дальние колена из рода всегда вступаются при малейшей какой-нибудь обиде за своего родича. Если кто не желает откупиться за свое преступление, то Калюж, как вообще и все дикие народы на земном шаре, поставляет себе за правило: воздавать обидой за обиду, мстить смертью за смерть.
Калюжские племена расселились по всем северо-западным проливам Америки. Главные места, где они живут большими селениями, находятся в Ситхе, Стахине, Хутенове, Ильтуе, Кеку, Койганах, Якутате, Челькате, Ледяном проливе, Танкасах и Колумбии; все они почти беспрестанно враждуют между собою, и вражда эта ведется еще со времен их праотцов.
При съездах Калюжей из разных селений в одно место, каждый из них должен держать себя как можно осторожнее, в отношении к своим же единоземцам, но живущих в другом селении. Одно малейшее обстоятельство, подающее повод к ссоре, — в дело не обойдется без драки, всегда сопровождаемой кровопролитием, и нередко даже убийством.
Когда Калюжи съезжаются в Ситху для ловли сельдей и красной рыбы, то она не смеют расположиться по близким островам без позволения Ситхинских Калюж, и должны прежде послать к ним аманатов для удостоверения в своей дружбе; равно и Ситхинские Калюжи высылают к ним своих аманатов в знак согласия и мира. По исполнению с обеих сторон этих предварительных статей, приезжие устраивают барабары, где кому угодно, начинаются пляски и песни в знак всеобщего веселья, но все-таки каждое жилье имеет своих часовых, которые безотлучно стоят на своих постах, в отстранение всякого нападения от соседей.
Калюжи преимущественно употребляют в пищу рыбу; они сушат ее и едят с сельдяным жиром; кроме того питаются дичью и ягодами, в-особенности так называемою сараной.
С большим любопытством и удивлением смотрел я, как Калюжи ловят сельдей. — Один или двое из них садятся в бат, т. е. в выдолбленную из дерева лодку; вместо гребка, имеют они в руках длинную линейку, у которой на одной стороне наколочены гвоздики в расстоянии на вершок один от другого; дикарь тихонько гребет ею, так, что при каждом взмахе вытаскивает сельдей штук по 5; таким образом, он в короткое время может наполнить ими почти до половины бата.
Ситхинские Калюжи доставляют жителям Ново — Архангельского Порта большую услугу привозом свежей провизии; они снабжают их почти в достаточном количестве разною рыбою, как-то: палтусиною, трескою, красною рыбою; также дикими утками, гусями и ямапами или дикими оленями. Для этого устроен в ограде крепости рынок, на который в известные часы собираются дикари и продают спою добычу Русским. За самого большего ямана, в котором весу 4 пуда, дают 5 сажень миткалю, за утку 1 папушу Американского табаку, за гуся 2 папуши; рыба же ценится смотря по её величине; все эти покупки вымениваются согласно таксе, установленной начальством Ново-Архангельского Порта.
Для покупки пушных товаров сделана на этом же самом рынке лавка; дикие не могут входить в нее, а торгуются в окно, нарочно для того прорубленное; это сделано собственно с тою целью, чтоб от диких не происходило никакого воровства, страсть к которому развита у них, а также в соблюдении осторожности, которая ведется еще со времени Баранова. Хотя последнее обстоятельство не требует уже таких строгих мер, как прежде, и Калюжи, в нынешнее время, довольно смирны, но все-таки, как говаривал некогда Баранов, «дружбу с ними води, а камень за пазухой носи.»
В бытность мою в Ново-Архангельске Калюжи неоднократно заводили с Русскими шум из какой-нибудь безделицы, так что с ружьями приступали к крепости и грозили нападением; конечно, они ничего не могут сделать противу такого укрепления, и в таком незначительном количестве, в каком живут они на острове Ситхе, потому что в этом случае было бы достаточно одного удачного выстрела со всех крепостей, чтоб ни одного из них не оставить в живых, — но Русские этого не делают, и не смеют делать до тех пор, пока не будет убит дикими кто-нибудь из наших соотечественников.