Сначала смутно, потом четко обрисовалась группа стоящих людей. Они замерли, словно пораженные необычным видением: из белой, неподвижной, но грохочущей стены тумана вдруг выполз зеленый с красной кабиной вертолет. Он завис, повернул нос против ветра и четырьмя колесами примял ягель.
Выключив двигатель и остановив винты, Донсков немного посидел в кабине с закрытыми глазами. Внутренне он весь еще трясся, как в полете от вибрации, под веками прыгали, метались, теперь хаотично, серебряные искристые стрелки приборов, в ушах не умолкал ватный гул. Открыв глаза, Донсков увидел, что и Наташа сидит недвижно.
– Пошли?
Девушка нервно зевнула.
Спустившись по скобам вниз, Донсков увидел перед собой толстого старика. Редкие вислые усы, будто выщипанная бородка, ржавая от табака, узких глаз почти не видно: их сжали выпуклые коричневые скулы, приподнятые вверх широким улыбающимся ртом.
– Здравствуй, дядя Володя! – сказал старик тонким голосом. – Я Аслак. Аслак Мартынов. Книги привез?
Смущенный пилот протянул старому сааму руки:
– Извините, ох, извините, дедушка! И спасибо вам большое! Много книг я вам привез и еще кое-что…
– Добро пожаловать! Однако вы теперь наши гости надолго.
Вот так они сели в стойбище Маточное и шесть часов ждали, пока воздух тундры в этом районе стал прозрачным. Их покормили. Дали часок вздремнуть. Потом саами немного выпили и заиграли песню.
Пели оригинально. Сели в круг и затянули бесхитростную мелодию. У каждого саами своя манера пополнения. Аслак Мартынов тянул козлёнком, а рядом сидящий с ним похвалялся глубоким басом – казалось, что мелодия разложена на голосовые партии. Некоторые начали через определенное число хоровых повторов говорить текст. Донсков еще плохо знал язык саами, но понял, что в песне шла речь о том, как охотник ранил гуся, а ему так не хотелось расставаться с небом, и ему было так больно, когда он пытался взмахнуть раненым крылом, и все кричал и плакал: «А-нга, а-нга, а-нга…»
– Хорошо пели саами? – спросил Донсков Наташу, когда они летели уже над лесотундрой.
– Слов не поняла. Жалобно очень. Даже плакать хотелось.
– О раненой птице пели. Аслак сказал, что переживали о нас, вот на ум такая песня и пришла. Тебе понравилось у них?
– Я второй раз в Маточном. А понравилось ли? К ним привыкнуть надо, Владимир Максимович.
Вертолет шел над массивами смешанного леса. Из него еще не везде ушел туман. Клочья тумана кое-где запутались меж елей. Полосы света прошивали насквозь сырые волокнистые извивы, они нехотя тянулись ввысь, постепенно истаивая.
Свободная от вахты за штурвалом Наташа посматривала вниз, лениво скользя взглядом по вкрапленным в лес кольцам, неровным треугольникам, извилистым лентам тумана, и думала о своем. Полет по «Серебряному кольцу» заканчивался. Он принес немало впечатлений. Она поняла, что школа летного мастерства, пройденная в аэроклубе, учебно-тренировочном центре и немного в производственном отряде ГВФ, научила только азбуке полета. Ей вспомнилось выступление одного литератора, объяснявшего многозначность и глубину слова «писать»: пишет ученик средней школы сочинение на заданную тему, и Лев Толстой «Войну и мир» тоже писал. Наташе стыдно было за свой ученический почерк, и в то же время она радовалась, что попала в подразделение, так непохожее на другие, в отряд умельцев, где каждый пилот – своеобразный характер, и это чувствуешь не только в жизни, а даже в любом элементе техники пилотирования. Она не раз видела, как резко гоняет в небе машину Антон Богунец, при этом соблюдая точнейшую координацию движений, и вертолет будто вытягивался, стараясь походить на истребитель. Летая с Батуриным, она заметила, что тот в визуальном полете совсем не смотрит на приборы, но чувствует любую фальшь в поведении винтокрылого аппарата. В летчике столько энергии и воли, что машина подчиняется ему безропотно, старается угодить властному хозяину. А вот Донсков нежен. Его пальцы на ручках управления мягки, ласковы. И вертолет, наверное, чувствует в нем не хозяина, а друга. Как уверенно приближался вертолет к земле в тумане, дрожал, но шел точно, осторожно, стараясь не подвести человека. И Наташа заметила: после трудной посадки, спустившись из кабины на землю, Донсков ладонью погладил горячий капот двигателя. Случайно именно в этот момент затрещал, охлаждаясь, выхлопной патрубок, но Наташе показалось, что вертолет удовлетворенно ответил на ласку.
– Там парашют! – вдруг закричала Наташа.
– Чего вопишь? – не понял Донсков.
– Мы пролетели! Там, в ельнике, красный парашют! Поверните, Владимир Максимович!
– Дремала, наверное, да, Наташа?
– Да нет же, нет! Ну, разворачивайтесь! – И девушка сама взялась за штурвал. Донсков не препятствовал, хотя улыбался иронически.
– Говоришь, красное пятно видела? А это не клок земляники?
– Сначала пятно. Сразу не сообразила. Потом поняла – парашют!
– Уже минуту летим обратно.
– Вот тут, вот тут, в этом районе! И, по-моему, рядом с парашютом стоял человек!
– Ишь ты, под соснами и человека разглядела.
Наташа ввела машину в неглубокий разворот. Выполнив первую четверть виража, они увидели красный купол парашюта, зацепившегося за верхушку кривой сосны. Рядом стоял медведь. Услышав вертолет, он поднялся на задние лапы, вскинул морду. И Донсков разглядел почти под ним человека – руки раскинуты, словно обнимает землю, ноги согнуты в коленях и лежат одна на другой. Донсков вырвал у Наташи ручку управления, завалил глубокий крен и со снижением бросил вертолет вниз. Семитонная масса железа с воем и грохотом понеслась к земле. Медведь присел на четвереньки, бросился наутек. Почти коснувшись верхушек деревьев, вертолет взмыл, оставив в лесу раскатистый гул.
– Что будем делать?
– Садиться!
– Ты что, девочка, вертолет на сосны наколоть хочешь?
– Полянка…
– Heт здесь полянок!
– А вон, слева…
– Болото!
– Не улетать же?
– Думай!
Замкнув большой круг над лесом, пилоты не нашли места, где бы вертолет мог притулиться. Вернулись. Человек около сосны лежал в той же позе.
– Может быть, он уже мертвый?
– Без предположений, Луговая! – сухо оборвал Донсков. – Будем садиться.
Донсков уже решил куда. В лес между деревьев. Уже пожертвовал винтом, который разлетится вдребезги, коснувшись толстых веток. Разлетится винт, но останутся человеческие руки и… аптечка, богатая аптечка спасателей.
Наташа стала отстегивать привязные ремни.
– Ты куда?
– Зависните, Владимир Максимович, а я прыгну.
– Предположим, что не поломаешь шею. А потом?
– Окажу ему помощь.
– Если прыгнешь хотя бы с пяти метров на еловник, тебе самой придется склеивать кости.
– Я пружинистая!
– Ну!.. А как я вытяну вас? Руку до земли дотяну? Бортача нет, лебедки нет, даже задрипанного троса нет! Приготовься к посадке.
– А винт?
– Постараюсь обрубить его аккуратненько.
– Сначала я попробую прыгнуть!
– Все! Дебаты кончились! Кричи в эфир. Дай кому-нибудь наши координаты.
Донсков прицелился в самую широкую прогалину, но и там, между стволов, было не более двадцати метров. У несущего винта такой же размах. Значит, все ветви он подберет с ходу, а даже попавший на крутящийся винт воробышек делает в лопасти вмятину.
– Всем! Всем! Всем! – кричала по радио Наташа. – Я борт 19201, прошу связи и помощи. Всем! Всем! Прием!
– Что случилось с 19201?
– Кто на связи?
– Я рейсовый. Иду на шести тысячах.
– Миленький рейсовый, передай наше место… – Наташа говорила быстро, повторив координаты дважды. – В лесу человек. Парашютист. Лежит без движения. Садимся к нему. Возможна поломка вертолета. Поломка – наверняка. Ждем экипаж со спасательным оборудованием и врача. Как понял, рейсовый?
– Мягкой посадки вам, 19201! – прогудело в наушниках. – Все понял. Радист уже передал. Я борт 16842. Не дрейфь, девочка!
– Благода…
Она не договорила. Несущий винт с размаху резанул по жестким кронам. В мелочь изрубленные ветки и рой хвойных иголок закружились над кабиной. Что-то затрещало, как сахар на зубах. Кусочек зеленого лапника ударил по стеклу. Вертолет провалился точно в прогалину, и левое колесо шасси, соскользнув с пня, по ось зарылось в мягкую землю. Машина накренилась, замерла. Винт крутился, подбирая, подбрасывая вверх и снова бросая вниз легкую хвою и прелый мох.
Когда смолк мотор и остановились, свесившись, лопасти, то концы их были сколоты примерно на метр. Несколько склеенных с торцов секций, порубив ветки, улетели вместе с ними.
А Наташа, выпрыгнув из кабины, уже бежала к неподвижному парашютисту…
Она склонилась над ним. Перевернула на спину. Резко разогнулась и всплеснула руками. Донсков увидел ее лицо с открытым в немом крике ртом.