Странная дымка начала плясать перед ними в лучах света, устремленных на дорогу, клубясь и извиваясь, словно туман.
— По-моему, мы должны, наконец, выбраться, — проворчал инспектор, моргая в темноте. — Дорога начала спускаться, верно? Или мне кажется?
— Она уже некоторое время спускается, — согласился Эллери. — Становится теплее, не так ли? Что говорил тот шепелявый владелец гаража в Тукесасе — сколько ехать до Оскуэвы?
— Пятьдесят миль. Тукесас! Оскуэва! От одних названий может стошнить!
— В тебе напрочь отсутствует романтика, — усмехнулся Эллери. — Неужели ты не чувствуешь красоты старинной индейской этимологии? Ирония ситуации заключается в том, что наши соотечественники, попадающие за рубеж, горько сетуют на «иностранные» названия — Львов, Прага, Брешия, Вальдепеньяс — и даже добрые старые британские Харуич или Лестершир. Но эти слова кажутся односложными...
— Хмм! — странным тоном протянул инспектор, снова моргая.
— ... в сравнении с нашими Арканзасом, Виннебаго [5] , Скохари [6] , Отсего [7] , Сиу-Сити [8] , Саскуиханной [9] и бог знает чем еще. Ведь это наше наследство! Да, сэр, по тем холмам с другой стороны долины и по этим горам над нашими головами скитались размалеванные краснокожие. Индейцы в мокасинах и дубленых оленьих шкурах, с косичками и перьями в волосах. Дым их сигнальных костров...
— Хм! — снова произнес инспектор, внезапно выпрямившись. — Похоже, они до сих пор их жгут.
— Ты о чем?
— О дыме, сынок. Посмотри. — Инспектор приподнялся, указывая вперед. — Вон там!
— Чепуха! — резко отозвался Эллери. — Что здесь делать дыму? Возможно, это просто вечерний туман. Горы иногда выкидывают престранные штуки!
— Эта — во всяком случае, — мрачно произнес инспектор Квин. Пыльный шарф упал ему на колени, но он не обратил на это внимания. Его маленькие острые глазки уже не были тусклыми и скучающими. Старик обернулся и некоторое время смотрел назад.
Эллери нахмурился, бросил взгляд на зеркальце заднего вида и снова стал глядеть вперед. Теперь дорога явственно спускалась в долину, но странная мгла уплотнялась с каждым футом.
— В чем дело, папа? — негромко спросил Эллери. Его ноздри дрогнули. В воздухе ощущался слабый неприятный запах.
— Думаю, Эл, — сказал инспектор, откидываясь назад, — тебе лучше поторопиться.
— Это... — начал Эллери и осекся, судорожно глотнув.
— Чертовски похоже.
— Лесной пожар?
— Именно. Чувствуешь запах?
Нога Эллери нажала на акселератор. «Дюзенберг» рванулся вперед. Инспектор, оставив свою ворчливость, перегнулся через борт автомобиля и включил мощную боковую фару, осветившую склон горы.
Эллери стиснул зубы. Слова казались лишними.
Несмотря на высоту и вечернюю прохладу, в воздухе чувствовался какой-то странный жар. Туман, сквозь который пробирался «дюзенберг», стал желтоватым и плотным, как вата. Это был дым от горящих пыльных листьев и сухого дерева. Его едкие молекулы проникали в ноздри и легкие, вызывая кашель и слезы.
Слева, где лежала долина, не было видно ничего, кроме темного дымного облака, напоминавшего ночное море.
— Остановись, сынок, — предложил инспектор.
— Пожалуй, — пробормотал Эллери. — Я как раз об этом подумал.
«Дюзенберг», пыхтя, остановился. Впереди клубились темные волны дыма. На расстоянии около сотни футов в них начинали впиваться оранжевые зубы пламени. Внизу, в направлении долины, также мелькали длинные огненные языки.
— Прямо на нашей дороге, — заметил Эллери. — Нам лучше поехать назад.
— А ты сможешь здесь развернуться? — со вздохом спросил инспектор.
— Попробую.
В клубящейся тьме это оказалось нервной и деликатной работой. «Дюзенберг» — старый гоночный реликт, подобранный Эллери несколько лет назад из чувства извращенной сентиментальности и приспособленный им для личного пользования, — казалось, еще никогда не был столь строптивым.