– Поверь, это ненадолго, – рыкнул тот. – Вот гад, а! Я ж только‑только обувку почистил…
Но мне было плевать на причитания из‑под маски, которые остались позади меня. Плита поднялась, и я без дополнительных приглашений шагнул на вытоптанную, обильно удобренную свернувшейся кровью землю арены.
По ходу, этот ангар достался «вольным» по наследству от «боргов», которые наверняка устраивали тут аналогичные игрища. Слишком уж сильно провоняла арена гнилой кровищей, пропиталась страхом жертв и азартом зрителей, разместившихся на втором этаже, сваренном из стальных профилей.
В остальном эта арена также почти один в один копировала ту, на которой я некогда схлестнулся с Секачом. Те же упаковочные ящики самых различных размеров, разбросанные тут и там, автомобильные покрышки, обрезки толстых бревен, выкорчеванные пни. Только пол не бетонный, а земляной, да ржавого «Запорожца» посредине не хватает.
Кстати, на противоположном конце шлюз тоже открылся, и на арену вышел…
Ктулху.
Здоровенный человекообразный мутант, перевитый мышцами, словно канатами, с длинными когтистыми конечностями, лысой башкой, глазами, горящими ненавистью ко всему живому, и длинной «бородой», состоящей из щупалец.
«Так вот ты какой, Сармат», – мысленно усмехнулся я.
По ходу, грамотную казнь придумал мне гетман группировки «вольных». И развлекуха для подчиненных, и познавательно: наверняка далеко не все видели, как ктулху питается. Зрелище не для слабонервных. Но, с другой стороны, когда знаешь, чего ожидать от опасного мутанта, всяко легче с ним справиться. Наверно… В основном для несчастных, которые видели вблизи, как кушает ктулху, это было последним зрелищем в их жизни – до тех пор, пока мутант не высасывал жидкость из глаз наблюдателя, вылупленных от ужаса.
Словно сознавая значимость возложенной на него миссии, Сармат расправил плечи и, поигрывая мышцами, не спеша направился ко мне. Вот ведь грёбаная тварь! Прям заправский артист. По ходу, привык тут позировать, нравится ему внимание публики. Ну и безоружные жертвы тоже наверняка по кайфу. Это в Зоне можно нарваться на тройку смельчаков, которым по фигу гипнотический, немигающий взгляд мутанта, реально способный парализовать не особо храброго ловца удачи. От таких и свинцовых маслин из трех стволов можно схватить в брюхо, и даже не переварить, несмотря на бешеную регенерацию. А тут выпустили какого‑то задохлика с ножиком вместо настоящего оружия, который для ктулху что‑то вроде мышиного зуба для удава. В общем, не битва предстоит, а обычная кормежка.
– Сталкерятинки захотел? – негромко проговорил я, чувствуя, как злость медленно поднимается к горлу, затапливая страх, нерешительность, инстинкт самосохранения, прямо‑таки вопящий во весь голос: «Беги! Спасайся!!!»
Да пошло оно всё! Я ж, блин, добрый по своей натуре – если меня, конечно, намеренно не бесить. Но сейчас «вольные», их гетман, и вот этот мускулистый мутант‑выпендрежник, уверенный в своем абсолютном превосходстве, разозлили меня до крайности. А когда я очень злой, экстремально злой, и вдобавок понимающий, что выхода нет и быть не может, у меня вообще башню срывает на хрен. Вплоть до того, что я могу полоснуть себя ножом по верхней губе – глубоко, до зубов, так, чтоб лезвие по ним скрежетнуло – и пойти навстречу неминуемой смерти, слизывая собственную кровь, от вкуса которой у любого нормального мужика сумасшедшая, экстремальная злость начинает зашкаливать, словно гнилую одежду срывая с сознания последние ошметки цивилизации, разума и здравого смысла.
Ктулху от такой моей наглости даже офигел слегка. Остановился, и, склонив голову чуть набок, принялся меня рассматривать. Так, наверно, паук мог бы смотреть на шибанутую муху, запутавшуюся в паутине, которая на мушином языке крыла б его отборным матом, обещая порвать ту паутину к чертям крысособачьим, оторвать бравому охотнику все его восемь волосатых членистых ног, и засунуть их ему же в ротовое отверстие.
А я просто шел навстречу собственной неминуемой смерти, до боли в ногтях сжимая ребристую рукоять «Сталкера», глотая собственную кровь, и уже не видя перед собой ничего, кроме этой морды со щупальцами, которую я сейчас буду кромсать ножом и рвать зубами, завывая при этом, словно я сам и есть самый настоящий ктулху…
Результат боя часто зависит от того, как себя накрутить. Но боя с более‑менее равным соперником. Но одно из самых страшных порождений Зоны сравнивать с человеком глупо. Вот и сейчас ктулху, по ходу, надоело на меня пялиться. Он просто скользнул ко мне, качнулся в сторону, небрежно уходя от удара ножом, схватил меня поперек туловища, приподнял над землей и надавил.
Я буквально услышал, как трещат мои ребра. От боли потемнело в глазах. Я махнул ножом куда‑то – и, разумеется, не попал. А мутант, хмыкнув в бороду из щупалец, перехватил меня поудобнее, подтянул к себе поближе и, продолжая давить, уставился мне в лицо своими желтыми, ничего не выражающими гляделками. Его осклизлые щупальца коснулись моего лица и шеи, словно мутант выискивал на них самые нежные, вкусные места. Дегустировал, тварь такая!
«Только Сармату в глаза не смотри, не любит он этого», – всплыли в моем гаснущем сознании слова пулеметчика. Ишь ты, скотина, не любит он…
Додумать я не успел – мой организм все сделал помимо моей воли. Слишком уж сильно давил Сармат, вот мой ослабленный усталостью, стрессом и кровопотерей желудок и не выдержал. Тошнота подкатила к горлу, и я душевно так блеванул сегодняшней кашей прямо в глаза ктулху.
Мутант то ли рыкнул, то ли всхлипнул, когда содержимое моего желудка залепило ему и гляделки, и пасть, и щупальца, свисавшие до самой груди. Вот уж чего‑чего, а такого сюрприза от подлого хомо он точно не ожидал. Отбросив меня в сторону, тварь принялась протирать глаза, совершенно по‑человечески плюясь и отхаркиваясь при этом наполовину переваренной кашей, попавшей ему в присоски заместо сладкой крови.
Я довольно чувствительно хрястнулся спиной на землю, но разлеживаться не стал. Вскочил на ноги – и ринулся вперед, можно сказать, на звук харканья, так как перед глазами плавала кроваво‑черная муть, в которой лишь угадывался силуэт ктулху.
Впрочем, мне этого было достаточно.
Не знаю, откуда у меня силы взялись – хотя ненависть и злость есть самые лучшие натуральные стимуляторы боевого безумия. В общем, я подпрыгнул, и со всей силы всадил нож в морду мутанта, стараясь попасть в глаз. Не знаю, попал или нет, но мой «Сталкер» явно скользнул по кости, с треском распарывая тугую кожу, после чего смачно врубился в плоть. Я привычно провернул клинок в ране и успел ударить еще дважды, прежде чем мощный удар когтистой лапы отбросил меня в сторону.
Что‑то хрустнуло в районе правого плеча – не иначе, ключица сломалась под лапой мутанта, словно спичка. Плевать! Та рука без кисти мне не особо нужна. Главное, что левая функционирует, а этого вполне достаточно, чтобы вскочить на ноги, подбежать к мутанту и еще раз ударить его «Сталкером». Потом еще раз. И еще. Куда – неважно, лишь бы бить, резать, кромсать тварь такую, которая так же чувствует боль, как и любое другое живое существо…
На этот раз удар был страшнее. Я не почувствовал, а услышал, как, словно бумага, с треском рвется одежда и плоть под ней в районе живота. А потом мне на ноги хлынуло что‑то тяжелое, мокрое и горячее, мгновенно промочившее мне штаны на бедрах. Твою ж мать! Я лишь мельком глянул вниз, и хоть глаза почти ничего не видели за кровавой мутью, понял – ктулху своей когтистой лапой выпустил мне кишки. Сука такая!!! Мать его… Хрена ты угадал, падлюка, я и с распоротым брюхом тебя достану.
Я рванулся вперед и берцем зацепился за собственную кишку. Блин, не вовремя! Пнув болтающуюся осклизлую петлю, я сделал шаг, второй – и снова ударил. На вой, ибо ктулху сейчас выл раненым волком: будь ты хоть сам жук‑медведь, но получить в глаз ножом это тебе не хухры‑мухры. А я все‑таки, похоже, не промахнулся.
Тем не менее, щупальца живучего мутанта все‑таки облепили мою голову и шею. Я почувствовал, как тысячи, миллионы крошечных игл вонзились мне в кожу, пробили ее легко, как стилет протыкает тонкую бумагу, и принялись высасывать из меня жизнь. Известно, что при этом ктулху впрыскивает в жертву достаточно приличную дозу нейротоксина, дабы еда не дергалась, пока мутант превращает ее в высушенную мумию. Но я все равно продолжал вонзать нож – не в щупальца, а выше, туда, откуда они росли, чувствуя, как хлещет мне в лицо вонючая кровь мутанта, смешиваясь с моей кровью…
А потом вдруг все кончилось.
Я понял, что падаю куда‑то. Куда? Да по фигу в общем. Все мое тело охватила приятная безмятежность. Я мог пошевелиться… наверное. Но мне совершенно не хотелось этого делать. Зачем, когда тебе хорошо и совершенно все устраивает? Перед моими глазами колыхался плотный белый туман, из которого, по идее, вскоре должна была появиться лестница, ведущая вверх, где прохладно и скучно. Или вниз, где жарко и куча старых знакомых. А, может, все не так, как говорят на Большой земле, и погибшие воины на самом деле отправляются в Край Вечной войны, чтобы не бить баклуши в раю или аду, а и после смерти заниматься тем, что они умеют делать лучше всего…