— Думаешь, я смогу проглотить тошнотворную сладость вроде мельбы? Сыр! «Стилтон», если имеется. Сыр!
Пэм деликатно передернула плечами.
— Записали ви-ина к каждому блюду? — бормотала она. — Очень хорошо. Кофе, конечно, и арманьяк. Ой! Лучше притащите бутылку. Поня-ятно? Хорошо. Большо-ое спа-си-ибо.
Хрупкая ручка положила трубку. Белокурая головка склонилась, Пэм взглянула на Хью.
— Ми-ивый! — протянула она. — Тебе будет гора-аздо лучше, если ты хоть чуточку расслабишься.
— Не могу я расслабиться! Разве ты не понимаешь? — Он ткнул пальцем в окно, выходившее на Севен-Дайалс. — Как только Джонсон сообщит, что представление подходит к концу, мы с Батлером отправимся в театр «Оксфорд».
— Хью!
— Что?
— Я тебе не нра-авлюсь?
— Э-э-э… конечно, нравишься.
В том-то и дело. Пэм по-своему привлекательна. Привлекательность, как ни странно, усилилась после открытия, что под чрезмерной аффектацией прячется проницательный острый ум, порядочность, строгое кальвинистское воспитание. Все это заставляло Хью путаться в собственных мыслях.
— Наве-ерно, — мурлыкнула Пэм, отводя взгляд, — ты думаешь, будто я со все-еми мужчинами так обращаюсь.
— Да, честно сказать.
— Не-ет! — возразила она, с неожиданным оживлением вскинув голову. — Чего тебе обо мне наболтали?
— Ничего. Я вообще никогда о тебе не слышал, пока клерк Батлера не упомянул сегодня твое имя. А он только сказал, что ты «потомственная аристократка».
— Папуля стал пэром два года назад, — объяснила Пэм. — Купил титул, чтоб угодить мамуле, и это ему стоило жу-уткую кучу денег. Знаешь, какая я? Такая же гру-убая, вульга-ар-ная и проста-ая, как сам папуля. Но такая же упорная и решительная, когда мне чего-нибудь на-адо. — Она вдруг презрительно расхохоталась. — А та самая твоя же-ешщша…
— Женщина! — потрясенно охнул Хью. — Минуточку…
— Ты куда?
— Недалеко, через секунду вернусь.
Он выскочил в массивную дверь из красного дерева, выходившую в коридор, и закрыл ее за собой. Номер для новобрачных и «королевские» апартаменты располагались друг против друга по сторонам широкого, застеленного коврами коридора, занимавшего переднюю часть первого этажа, освещенного мягким, приглушенным светом.
В подобных делах наверняка действует телепатия. В тот же самый миг Элен открыла противоположную дверь и затворила, представ перед ним. У Хью был виноватый вид, она сохраняла внешнее спокойствие.
Возможно, обманчивое впечатление. Когда Горацио описывает своему потрясенному другу Гамлету призрак отца последнего, Гамлет спрашивает, красен он был или бледен. Горацио отвечает, очень бледен, и оба считают вопрос решенным.
Но все-таки, благодаря какой-то необъяснимой алхимии организма, лицо хорошенькой разгневанной девушки бывает одновременно и сильно раскрасневшимся, и очень бледным.
— Ну?! — воскликнула Элен. — Чем вы сейчас с блондинкой занимаетесь?
— Ничем. Она только заказала обед.
— Да? Почему бы нам всем вместе не пообедать — в вашем номере или в нашем?
— Я предлагал, но она завопила во все горло. Нам нельзя привлекать к себе внимание.
Элен подняла голову, посмотрела ему прямо в глаза:
— Хью! Не смей.
— Что значит — не сметь?
— Тебе известно, что я имею в виду.
— Господи боже, Элен, неужели ты ни о чем больше не можешь думать?
— Нет. И она тоже, если на то пошло. Я не оставила бы с этой вертихвосткой святого Иоанна Крестителя, не говоря о тебе. Если уж Пат…
— Ах, значит, он уже «Пат»? Ты что, влюбилась в него?
— Нет, — слишком быстро отозвалась Элей, — причем тебе об этом отлично известно. Признаю… я прежде в нем ошибалась. Он вовсе не высокомерный.