..
Он был в восторге от того, что нашел это слово, и улыбался, произнося его.
Вошла Натали, взяла его под руку и сделала знак Давану, чтобы тот уходил.
- Пойдемте, - говорила она, - я дам вам выпить, если вам хочется. Ваш приятель уже слишком пьян, чтобы продолжать пить.
- Даван? - изумленно спросил он.
- Не знаю, как его зовут, но я видела, что он шатается.
Дети были в своих комнатах. В это время они делали уроки.
Она отвела Селерена в спальню.
- Не выходите отсюда. Сию минуту я принесу вам стакан вина.
И она в самом деле принесла. Он сидел без движения и тупо перед собой смотрел.
- А вы не выпьете со мной?
- Вы же знаете, что от вина мне плохо...
- Вы слышали, какое слово я сказал?
- Какое?
- Знаменательный... Сегодня знаменательный день... Я обедал в "Серебряной башне" и подписал контракт...
- Дайте мне ваш пиджак.
Он перескакивал с одной мысли на другую.
- Натали, скажите мне... Вы мой друг, мой лучший друг, и я не знаю, что бы без вас делал... Вы были другом и моей жены... Наверное, ей случалось делиться с вами...
Она развязала ему галстук и усадила на кровать. Он подчинялся ей, как ребенок.
- Как, по-вашему, она меня любила? Я имею в виду по-настоящему, вы меня понимаете?
- Я в этом не сомневаюсь.
- А вы не говорите это, чтобы мне было приятно? Я ведь деревенщина... Я родился и вырос, можно сказать, в свинарнике и не получил хорошего образования... А она, она была натурой тонкой... Это как раз то слово, которое к ней так подходит... Тонкой...
Он заметил еще наполовину полный стакан на ночном столике.
- Дайте мне его, пожалуйста.
Он опорожнил стакан. Труднее всего было надеть на него пижаму. Селерен отяжелел и ничего не делал, чтобы помочь Натали.
- Теперь засыпайте поскорее. Если вам что-нибудь понадобится, позовите меня.
- А где мои дети?
- В своих комнатах... Занимаются...
- Мне будет стыдно перед ними...
- Они вас не увидят. Спите...
Она вышла на цыпочках, потому что, едва закрыв глаза, он захрапел с открытым ртом.
Натали сказала Марлен и Жан-Жаку, что отец пришел рано, решив, что у него начинается ангина, и лег в постель.
- Не шумите, а то разбудите его...
Дважды за ночь она приходила удостовериться, что все в порядке, и оба раза он спал тяжелым сном.
Это было полное забытье. Ему ничего не снилось. Время от времени он переворачивался, и под его тяжестью скрипели пружины.
В шесть утра он, как всегда, открыл глаза и увидел пробивающиеся сквозь щели в ставнях солнечные лучи. Он сел на край кровати и вдруг почувствовал такую острую головную боль, какой не испытывал никогда в жизни.
Глазам тоже было больно, и он с трудом смог собрать воедино обрывки воспоминаний. Задумчивым взглядом он смотрел на пижаму, потому что не помнил ни как раздевался, ни тем более как ее надевал.
Он встал и, пошатываясь, на ощупь пошел в ванную комнату.