Его квартира была обставлена, и добавить можно было бы разве что одну-две картины.
Может быть, купить машину побольше и помощнее, чтобы доставить удовольствие дочери? Он пообещал себе впредь больше заниматься ею. Почему бы на воскресенья им не уезжать куда-нибудь подальше? Они могли бы выезжать в субботу в полдень и ночевать в каких-нибудь живописных маленьких гостиницах...
Он мечтал. Но он знал, что на самом деле все совсем не так, что у его дочери, так же как у сына, своя жизнь, и им гораздо веселее со своими сверстниками.
Они оба очень любили его, но, должно быть, он казался им чудаком, маньяком-домоседом, живущим на обочине настоящей жизни.
Так ли уж он отличался в этом от Аннет? У него была мастерская, был свой мирок коллег за верстаками, живших одной семьей. А Аннет отдавала всю себя своим старикам и инвалидам.
Такие мысли постоянно приходили ему в голову, навязчивые и болезненные, как мигрень.
Почему так?
Если бы они жили как обычная супружеская пара, то посвящали бы больше времени детям. Но они не были обычной парой. Никогда, к примеру, им не приходило в голову поцеловаться, разве только утром и вечером.
Никогда он не видел, как его жена купается в ванне, и она даже предпочитала, чтобы его не было в спальне, когда она раздевалась или одевалась.
Он снова видел ее в ресторане на Вогезской площади, когда она впервые согласилась поужинать с ним. Она казалась ему такой хрупкой, такой слабенькой.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, в которых таился страх.
Ему хотелось поднять ее на руки и сказать, что жизнь вдвоем будет полна радости, хотелось умолять ее ничего не бояться.
Со временем она, наверное, обрела больше уверенности, но теперь-то он был убежден, что она никогда всецело не отдавалась ему. Он был ее мужем. Она его очень любила. У них было двое детей, которые не доставляли им никаких хлопот, и им еще выпало счастье найти эту драгоценную Натали, умевшую улаживать все осложнения.
Ему было необходимо понять. Поэтому он и рылся в памяти в поисках мелких, но значимых фактов.
Вот, к примеру, когда она рожала в клинике Жан-Жака... В первый день он лишь прикоснулся кончиками пальцев к щечке ребенка и ощутил, что жена следит за ним...
Потом, на третий или четвертый день, он захотел коснуться губами детского лобика.
- Не рекомендуется их целовать, - сказала она.
- А тебе можно?
- Я мать...
Как будто ребенок не принадлежал в той же мере и ему.
Она смогла кормить ребенка грудью, но никогда не делала этого при нем, а уходила в спальню.
Что все этого означало? То же самое было и с Марлен.
Имена детям выбирала она. Просто говорила:
- Мы назовем его Жан-Жак...
Потом:
- Мы назовем ее Марлен...
И он понял, что спорить с ней не стоит. Тогда это казалось ему естественным. Пока дети были грудными, она отдавала им все свое время, и можно было бы сказать, что она рождена, чтобы стать матерью многодетного семейства.
Спустя несколько месяцев она уже была готова вернуться к своей работе и передоверяла детей Натали.
Не ему - Натали.
Может, она ему не доверяла? Может, могла в чем-то упрекнуть?
Он нашел сына в гостиной, Жан-Жак слушал пластинки, включив на полную громкость.