А она, Минни, сохнет из-за того, что ее любовь всеми одобряема, но – не взаимна!
И снова мысли вернулись на нахоженную, утоптанную тропу: почему молчит Саша? Выжидает, пока минет срок траура? Но ведь Минни знает, что императорская семья даже посещает балы и проводит их во дворце. Не танцует лишь императрица, а братья Никсы посещают все балы. Если траур не мешает танцевать, то почему он не позволяет написать письмо девушке, которую весь свет уже считает невестой цесаревича?
– Минни! – крикнула Тира. – Ты не представляешь!
– Что случилось? – встрепенулась сестра. И надежда вспыхнула в ее сердце. А вдруг письмо?
Нет, у Тиры печальные глаза… А если действительно пришло письмо, но в нем Саша отказывается от нее?
И неизвестность, несколько минут назад терзавшая ее и доводившая до исступления, показалась более желанной по сравнению с убийственной определенностью.
– К отцу прибыл посланник короля Нидерландов! – выпалила Тира, и у Минни сразу отлегло от сердца. Да с чего она вообще взяла, что испуг Тиры имеет к ней отношение?
– И что же?
– Я случайно услышала их разговор. Посланник говорил, что король Уиллем III Нидерландский хотел бы породниться с нашей семьей и посвататься к… – Она задохнулась от волнения.
– О боже!
Теперь Минни поняла, почему так испугана Тира.
– Не волнуйся, моя девочка, отец не отдаст тебя ему, ведь он старше тебя чуть ли не на сорок лет, – произнесла она.
– Нет! – воскликнула Тира. – Посланник говорил о намерении Уиллема просить тебя стать его женой!
– Неужели? – удивилась Минни. – Ты, верно, что-то не так поняла. Ведь всем известно, что мы с Александром…
– Да, – внезапно всхлипнула Тира. – Отец так и сказал ему. А посланник ответил, что его король никогда не осмелился бы тревожить принцессу Дагмар своим предложением, если бы не узнал доподлинно, что наследник русского престола не намерен просить ее руки.
– Не намерен?
Тира кивнула и пробормотала:
– Оказывается, в какой-то парижской газете написали, будто русский принц настолько сильно увлечен некоей фрейлиной императрицы, что не желает иметь дела с датской претенденткой. Претенденткой! – повторила она с отвращением.
Иногда по вечерам, когда Сашенька Жуковская уже засыпала, Мари гасила все свечи и садилась у окна, глядя на голубоватые лунные полосы, ложившиеся на снег. В зеркале, висевшем сбоку, она могла краем глаза видеть свое отражение: волосы распущены, плечи покрыты белой шалью, глаза тонут в глубокой тени… вид, словом, романтический до невозможности. Наверное, она похожа на влюбленную, которая грезит о встрече с возлюбленным и считает минуты, оставшиеся до встречи, и воскрешает в памяти его нежные слова, и мучается ревностью к сопернице.
Мари помнила, что такой она была лишь однажды, когда ненадолго – всего на несколько часов! – поверила, будто в нее влюблен Жюль де Ламар. Потом она получила страшный урок… Но отчасти Мари была благодарна ему, поскольку этот урок излечил ее от глупости. С тех пор она ни на миг не предавалась романтическим бредням, не тратила времени на бессмысленные мечтания и всегда знала, чего хочет. И сейчас она гораздо больше напоминала себе игрока, который прикидывает, с какой масти пойдет, когда начнется партия. Или, может, она походила на полководца накануне очередного сражения.
В общем, сердце Мари было пусто, душа холодна, мысли же – трезвы и отчетливы.
Ей не на кого было рассчитывать в жизни – надеяться она могла лишь на себя и свою удачу. И удача сейчас смотрела ей прямо в глаза и поощрительно улыбалась.
Еще бы! Такого бобра убить!
Мари даже не ожидала, что великий князь Александр окажется легкой добычей. Он был поразительно простодушен и просто создан для того, чтобы его терзали, мучили, низвергали в бездны страданий или возносили на вершины блаженства одной случайно брошенной фразой. Мари умела брать у жизни уроки, она была наблюдательна, а кроме того, оборачивала в свою пользу даже самые неблагоприятные обстоятельства. Тогда, летом, ей с трудом удалось сдержать слезы разочарования: Александр покорно подчинился приказу матери прервать их дружбу. Разумеется, у нее хватило ума сделать хорошую мину при плохой игре… Хотя нет, игра была не так уж плоха! Ее покорность воле императрицы раззадорила Александра, и вскоре Мари сообразила, что это сыграло ей на руку.
Они беспрестанно писали друг другу маленькие, как бы ничего не значащие записочки, и Сашенька Жуковская устала служить почтальоном. Впрочем, иногда Мари чувствовала, что идиллическое спокойствие губительно для их с наследником отношений. Надо было напомнить ему, что он мужчина, который жаждет наслаждения, а дать ему это наслаждение в силах только она, его Мария Элимовна. Она раньше Александра поняла, что нежной дружбы ему теперь мало – он мечтает о поцелуях и всем прочем, что должно за ними следовать. Однако лишен безумного темперамента своего младшего брата, а потому не станет настойчиво осаждать крепость невинности княжны Мещерской. Подождет, пока она, как созревший плод, сама упадет ему в руки. Но это мгновение Мари должна оттянуть. Ведь для мужчин, подобных Александру, невинность имеет важное значение. И если уж отдаться ему, то сначала надо довести его до такого состояния, когда ему уже будет все равно, девственница оказалась в его постели или нет. Мари еще не решила, кто именно окажется похитителем ее девственности: коварный обольститель, пообещавший жениться и бросивший ее, или гнусный насильник, пробравшийся в дом (по сути, Жюль вполне соответствовал этим двум воображаемым образам). Но она не сомневалась, что в нужный миг что-нибудь придумает для того, чтобы соврать Александру.
Минувшим вечером она не сказала великому князю ни единого слова. Болтала с Илларионом Воронцовым-Дашковым, хотя он отвечал весьма прохладно и явно тяготился ее вниманием, потом долго и надоедливо выспрашивала кузена Вово Мещерского о здоровье его матушки, хотя и на здоровье, и на матушку Вово ей было наплевать. Затем подсела с видом смиренной мученицы к кружку самых злоязыких фрейлин императрицы, возглавляемых Анной Федоровной Тютчевой, и принялась за вышивание. Она прекрасно знала, что весь вечер Александр мучился от желания поговорить с ней, но не мог преодолеть ревности к Иллариону и Вово и страха перед старыми сплетницами. Ах, как была бы счастлива Мари, если бы он хоть раз явно и открыто показал, что она дорога ему, он готов заступиться за нее перед теми, кто ее вечно упрекает. Но нет, он был слабоват и трусоват, а потому заслуживал мучений, которым она его подвергала.
Мари уже оценила натуру этого сильного, но нерешительного человека. Он не в состоянии противиться женскому влиянию. И достанется той женщине, которая поставит его в безвыходную ситуацию. В переносном смысле слова, запрет все двери и окна, чтобы ему некуда было бежать, только к предложению руки и сердца.
А может, и в буквальном…
Завтра надо будет сказаться больной и вовсе не приходить на службу. Тем более что на завтра назначен спиритический сеанс… Они были в моде при дворе, особенно увлекалась ими императрица, и Мари знала, что лишь из страха вызвать недовольство супруга государыня до сих пор не попыталась вызвать дух покойного цесаревича Николая Александровича.
Вот чего отчаянно боялась Мари… А если в этих спиритических бреднях кроется некая истина? И дух Никсы явится? И во всеуслышание потребует, чтобы она оставила в покое его брата, которому расчетливо морочит голову, пользуясь его простодушием и добродушием, а ведь если эти слухи дойдут до его невесты в Дании…
Мари вдруг улыбнулась. Великолепная мысль пришла ей в голову. Но нужно хорошенько все обдумать. Опасно попасться в таком деле, очень опасно. Если написать напрямую, попадешься точно. И тогда – даже страшно представить, какие могут быть последствия. Лучше воспользоваться помощью Клары. Со своей бывшей камеристкой Мари иногда переписывалась, разумеется, тайно от всех. Никаких подруг в Париже она не успела завести, а так хотелось знать о том, что происходит в столице мира!
Ноги озябли. Она перебежала по лунным квадратам, лежащим на полу, прыгнула в постель и свернулась клубком, поджав колени к подбородку, с головой укрывшись одеялом.
Решено. Никаких глупых спиритических сеансов завтра. Нужно достоверно сказаться больной, чтобы даже Сашенька Жуковская ничего не заподозрила. А то еще по доброте душевной проболтается Александру, что Мари совершенно здорова, просто хочет поморочить голову не слишком-то решительному поклоннику.
Первый день рождения Никсы без него… Плакал, как ребенок, так сделалось грустно снова, так пусто без моего друга, которого я любил более всех на земле и которого никто на свете мне заменить не может, не только теперь, но и в будущем. С ним я разделял и радость, и веселье, от него ничего не скрывал и уверен, что и он от меня ничего не скрывал. Такого брата и друга никто из братьев мне заменить не может, а если и заменит его кто отчасти, то это мать или будущая моя жена, если это будет милая Дагмар.