Все, последний раз имею дело с шарлатанами! Только актеры, только проверенные люди! Все, наелся, хватит!
Что теперь делать? Мы отсняли Эльму, отсняли Константина, но, мало того что их двое, они теперь уже и выглядят неубедительно по сравнению с тем, что мы показывали в сезоне!
Для финала нужен, минимум, еще один человек. Я посылаю редакторов к девочке, и что же? Она лежит с переохлаждением в больнице! Я узнаю у врачей — выписывать можно хоть завтра. Но тут вступает папа! Сначала он хотел, чтобы дочь участвовала, потом резко передумал и орет, чтобы ребенка оставили в покое! Я бы размазал его по стенке, не будь у него столько, мать его, денег!
Ладно, хватит, хватит истерик. Нужно думать, что делать дальше. Обмусолим убийства со всех сторон. Придумаем какую-нибудь историю, какой-нибудь небывалый бред вроде того, что они друг на друга насылали заклятия, и убийства были частью темной магии. Наш зритель тупой, он на это купится. Хотя не то все это будет, не то.
И уволю. Всю эту шарашкину контору разгоню, когда выкрутимся. Целый сезон мне запороли. Такие деньги, такие деньги ушли! Новых наберем, таких, которые боятся, которые страх имеют…
7Мельник не обратил внимания на то, как Нину поили чаем, не слышал, как Иринка и Айсылу звонили ее отцу и вывели ее на улицу, чтобы передать с рук на руки. Он стоял в узком проходе за стойкой и смотрел на красный мерцающий огонек индикатора. Когда индикатор отключался, Мельник снова нажимал кнопку, и чайник начинал кипеть, выпуская Мельнику в лицо клубы белого плотного пара. Он искал Сашино сердце, которое так ослабло, что биение его было почти неуловимо, и, наконец, нашел.
Сердце истончилось, будто его тратили, как школьный ластик, и грозило осыпаться у Мельника в руках. Он действовал осторожно, будто опытный мастер, заводящий пружину старинного механизма: поймал ритм, закольцевал его и оставил сердце в вечно повторяющемся та-да-дам. Потом захотел отмотать его время назад, но не смог.
Время перестало слушаться, словно ворот на колодце, который вчера еще раскручивался под руками сильного человека, а сегодня вдруг приржавел или примерз.
Мельник побоялся сломать его, толкнув слишком сильно, и в конце концов прекратил попытки.
Желая узнать, что происходит, он попросил у Иринки мобильник и набрал номер Полины.
— Привет, — сказал он, стараясь сдерживать волнение, — ты где?
— Я в больнице, — ответила она. — Но я в порядке, меня скоро отпустят. Несколько синяков, шок, легкое сотрясение. А вот с Сашей плохо. Совсем.
Волнуясь, путая слова и запинаясь, она стала рассказывать Мельнику, что произошло минувшей ночью.
— Сначала я подумала, что ее сердце не выдержало от испуга, — добавила Полина в конце. — Но оказалось, это не так. Врач говорит, с Кириллом произошло что-то странное. В него попали две пули. Вторая — в плечо, и она не представляла для него опасности, хотя раздробила кость и вызвала кровотечение. Но вот от первой, в живот, он мог бы умереть. Однако, когда его повезли на операцию, обнаружили, что пуля застряла в мышце и не причинила большого вреда. Врач сказал, так не бывает. Мышца — не бронежилет. К тому же брюшная полость была заполнена кровью, как будто внутренние органы все же были повреждены.
— Саша.
— Саша. Думаю, она поняла, что не сможет помочь мне, и тогда решила истратить себя на человека, которого я… который мне дорог. Отдала последние силы, чтобы вытолкнуть пулю и залечить опасную рану.
— Как она теперь?
— В коме, на аппаратах. Ты можешь что-нибудь сделать?
— Я старался, но ничего не вышло. Я могу держать ее в этом состоянии, но не могу сделать так, чтобы ей стало лучше.
— Приезжай.
— Думаешь, это что-то изменит?
— Конечно. Приезжай.
Полина повесила трубку.
Мельник заторопился и, на ходу надевая пальто, сказал Айсылу и Иринке:
— Пойдемте, здесь нечего больше делать.
Выпустив их, он хотел закрыть за собой дверь, но у него не вышло. Махнув рукой, Мельник оставил ее открытой, и, когда они отошли на несколько шагов, из двери вырвалась метель. Снег полетел над городом, лег на тротуар и на ветви деревьев, закрыл темные осенние лужи и превратил город в сказку. Он был очень красив, этот первый снег. Люди останавливались и смотрели, как медленно и плавно он падает на улицы из низких, темных, серобрюхих туч.
— Что дальше? — спросил Мельник, когда они дошли до метро.
— У меня есть работа, — сказала Иринка. — Я очень надеюсь, что у меня все сложится нормально.
— А я домой, — ответила Айсылу и кивнула с печальной улыбкой. — Пугачеву посмотрела, по сыну соскучилась. Он такой же, как ты, Слава, улым. Хороший. Высокий и хороший, как ты. А ты?
— Я? Я еду домой.
Он положил руку в карман пальто и нащупал маленький квадратный плеер. Саша оставила ему и этот подарок. Когда Мельник включил его, лампочка не загорелась — батарейка была разряжена. Но он все же вставил в уши маленькие белые наушники. Песня в них была едва слышна. Она возникла из тишины заснеженных улиц, из светящихся окон и неспешных шагов. Три человека разошлись в разные стороны и пошли по первому снегу, оставляя на нем отчетливые следы.
День стремительно летел к вечеру, и, когда электричка прибыла в Тверь, небо совсем потемнело. Стало холодно и сыро. Снег, истоптанный тысячами ног, больше не выглядел красивым. Зимняя сказка подтаяла, оплыла, и, шагая по мерзлому тротуару, Мельник чувствовал себя плохо. Ему казалось, что до конца жизни он не будет радоваться снегу.
Саша не отзывалась. Он пробовал отмотать ее сердце назад каждые несколько минут, но у него по-прежнему ничего не выходило. Она была без сознания, состояние ее казалось вязким и неизменным. Попытки помочь ей измотали Мельника, он хотел есть, едва держался на ногах, и, когда справа от него призывно мелькнул огнями пивной ресторан «Miller», не смог устоять.
Внутри было темно и тепло. Светильники прятались под матовыми оранжевыми абажурами, пол, мебель и перегородки, разделяющие зал, были из темного дерева. Мельник сел за массивный стол и огляделся. В ресторане было довольно много народа. По проходам сновали официанты в псевдобаварских костюмах, телевизоры на стенах беззвучно показывали футбольный матч, рыжая, аккуратно причесанная девушка за стойкой протирала пивные бокалы. За столом напротив отмечали что-то четверо крупных пузатых мужчин. Они вкусно и много ели, запивая еду пивом из запотевших бокалов.
Подошла официантка. Мельник, осознав, что не ел и не пил целые сутки, заказал то же, что увидел на столе у соседей. Он с жадностью набросился на горячее, потом долго пил пиво, глядя на людей вокруг, прислушиваясь к гулу их голосов. Пожалуй, он мог бы просидеть тут всю ночь, до утра, когда начнется время посещений в больнице, подумал Мельник. И тут в зале раздался истошный женский визг. Все вскочили с мест, стараясь понять, кто и почему кричит. Мельник обернулся и увидел темноволосую женщину лет тридцати, вскочившую на стул. Она с ужасом смотрела вниз. Между ножками стола мелькнуло что-то светлое, и женщина истошно крикнула:
— Крыса!
К столику бежал официант со шваброй. Он ткнул длинной ручкой в угол, и светлое, искрящееся серебром животное выбежало из-под стола и метнулось через весь зал. Женщины поджали ноги, мужчины попытались попасть по крысе тем, что было под рукой, и один из четверых, сидящих рядом с Мельником, почти наступил ботинком на длинный розовый хвост. Ловко увернувшись от брошенного кем-то столового ножа, крыса нырнула в приоткрытую дверь служебного помещения. Мельник вскочил и бросился за ней. Отпихнув с дороги официанта, он дернул ручку и не увидел за дверью того, что ожидал увидеть. Там не было ни полок с продуктами, ни кресел для отдыха, ни уборной, ни чулана со швабрами.
Там был только широкий простор и прозрачное синее небо. Дверь за спиной Мельника захлопнулась с легким щелчком, и он остался наедине с залитой солнцем степью. Была весна, и солнечные лучи согревали его, не обжигая. Нежный ветер касался кожи прохладными пальцами, перебирал стебли трав, наклонял к земле белые метелки цветущего ковыля.
Чуть поодаль, белая, массивная, гордая, медленно взмахивала крыльями ветряная мельница. В небе над ней пел жаворонок. Мельник долго вглядывался и, наконец, разглядел на фоне легких белых облаков маленькую черную точку, которая то проваливалась вниз, то снова набирала высоту.
Саша подошла к нему сзади и встала за правым плечом. Мельник повернул голову и увидел на ней венок из степных цветов и длинное белое платье — прямое, из плотной ткани, — скрывающее ее исхудавшую от болезни фигуру. Скулы Саши были обтянуты кожей, подбородок казался слишком острым, но глаза смотрели спокойно и мягко, в них не было ни боли, ни болезни, ни тревоги.
— Красиво здесь, — сказал Мельник.
Она ничего не ответила. Дул ветер, длинные Сашины волосы сплетались со стеблями цветов, вплетенных в венок, прядями падали ей на лицо. Она смахивала их рукой, улыбалась и глядела в высокое небо ясными синими глазами.