— У тебя есть покушать, милая моя? — спросила ее Айсылу. — Покушать бы ему. Ты не вставай, ты мне только скажи, я все сама сделаю. Ему бы силы восстановить.
Александра тяжело поднялась со своего места, зашла за стойку и вернулась оттуда с охапкой тряпок.
— Я накормлю вас, — сказала она. — Только сначала мы все тут уберем. Нельзя есть в хлеву. Тошно.
— Простите, но у меня совершенно нет времени, — сказал Мельник. Он отпустил Сашу очень давно.
— На то, чтобы избавиться от мерзости, всегда должно быть время, — ответила Александра.
— Горячая вода есть? — деловито спросила Айсылу, забирая тряпку из рук хозяйки.
Они долго убирались, а Мельник отдыхал — его помощь не приняли. Через три часа кафе приняло пристойный вид. Сквозь отмытые окна на столы лился свет городских фонарей, руки больше не липли к столешницам, под ногами не хрустел сор. Мельник, Айсылу и Иринка уселись у стола по центру зала, Александра готовила на кухне.
Айсылу откинулась на спинку стула и прикрыла глаза. Иринка мечтательно смотрела в окно. Ее палец скользил по кромке стакана с водой, тот тихонько гудел, рука подпирала щеку. Мельник любовался тем, как блестят ее густые, черные, словно обсидиан, волосы. Он переставил затекшую ногу и услышал нежный шорох бумажных страниц. Наклонившись, он увидел книгу в мягкой обложке, застрявшую между ножкой стола и стеной. Мельник поднял ее и увидел заглавие — «Lebensansich-ten des Katers Murr». Книга раскрылась посередине, там, где ее читали чаще всего, и оказалось, что одну из длинных немецких фраз подчеркнули простым карандашом. Линия была неровная, нервная и очень глубокая. Местами грифель процарапал страницу насквозь. Мельник прочитал: «Am Ende, — sprach er zu sich selbst, als die Prinzessin ihn verlassen, — am Ende ist die Gnadigste eine Art von Leydner Flasche und walkt honette Leute durch mit elektrischen Schlagen nach furstlichem Belieben!» Он наморщил лоб, припоминая немецкие слова, но не успел перевести и был вынужден отложить книгу, потому что Александра принесла поднос, на котором исходили паром пять горшочков с жарким. Она села рядом с Мельником, и он почувствовал жар ее полного бедра, затянутого в ткань дешевой синтетической юбки.
— А кому пятый? — спросила Иринка.
В ответ на ее слова звякнул колокольчик над дверью, и в узкий зал «Мельницы» вошла ундина. Она смотрела робко, будто ожидая, что ее выгонят.
— Садись, — сказала Александра, приставляя к столу еще один стул, — садись скорее, а то остынет. Как тебя зовут?
— Нина, — ответила за девочку Иринка. Она смотрела на ундину пристально, с ревностью, и та смутилась еще больше.
— Кушай, — сказала ундине Айсылу. Она бросила на Иринку укоризненный взгляд, и та опустила глаза, — и говори. Вижу: хочешь рассказать.
Ундина подняла крышку горшочка, по залу разнесся аромат вкусной домашней еды. От одного запаха Мельнику стало так жарко, что он, извинившись, снял пальто.
— Я вижу мертвых, — быстро сказала ундина и положила в рот обжигающе горячий кусок, отчего у нее начали слезиться глаза. — Это просто лица, они ни о чем мне не говорят, не зовут, не требуют. Я просто вижу их. Просто перед глазами. Я устала. Хочу, чтобы их не было. Я на шоу пришла, только чтобы их не было.
Ундина заплакала. Айсылу наклонилась к ней через стол, обняла за плечи одной рукой, другой погладила по голове.
— Ты плачь, плачь, — сказала она. — Надо, надо плакать. Плачь, сколько нужно, мы подождем.
— Я тонула два года назад, — сказала ундина, когда ей удалось немного успокоиться, — я почти умерла. Меня вернули обратно, но началось вот это… ужасное. Призраки обступают меня, липнут ко мне, как мокрая ткань на ветру, и никак не сбежать. Я стала думать, что сошла с ума. Папе эта мысль не понравилась. Он предпочитает верить, что я — медиум. У него много денег, он купил мне участие в шоу. Просто участие — не выигрыш. Я согласилась, потому что подумала: вдруг встречу того, кто сможет помочь. Я хотела участвовать честно, не разрешила папе заплатить еще, спрашивала у мертвых ответы. Но они ничего не говорят, они всегда молчат и не отвечают: то ли не знают, то ли не хотят иметь со мной дела. Я наблюдала за всеми и думаю, что помочь мне можете только вы. Помогите мне, пожалуйста…
Она смотрела на Мельника с мольбой, но во взгляде ее было что-то большее.
— Я попытаюсь, — ответил он. — Но прежде я должен закончить одно дело.
Они ели, погрузившись в молчание.
Александра принесла горячий чай и большой яблочный пирог, разрезанный на пять частей. Мельник расслабленно откинулся назад, и в спину ему врезалось что-то твердое, что лежало в кармане его пальто. Это была маленькая баночка меда. Мельник поставил ее на стол, и Айсылу положила каждому по ложке прямо в чай. Когда Мельник сделал глоток, огонь растекся по его телу. Голоса ушли, и окончательно отступил холод. Он был готов к борьбе.
— Теперь я могу его впустить? — спросила Александра.
— Давно он там? — вопросом на вопрос ответил Мельник.
— Да, почти с самого начала, как только добрался. И он настойчив. Стучал уже несколько раз.
— Кто? — спросила ундина. — Я не слышала стука.
— Я не пустила стук, — устало ответила Александра, — потому что нам нужно было отдохнуть.
— Впускай, — сказал Мельник.
Звякнул колокольчик над дверью. Почти не хромая, поигрывая в воздухе тростью, в «Мельницу» вошел Соколов. Мельник хмуро двинулся к нему, остановился в трех шагах. Женщины остались за столом.
— Я ожидал ножа к горлу или чего-нибудь в этом роде, — весело сказал Соколов. — А вы, оказывается, гуманист.
— Нет, — ответил Мельник.
— Нет? — переспросил Соколов, картинно поднимая бровь.
— Нет.
— И это ваш ответ? Просто — «нет»?
— Да.
Улыбка сошла с лица Соколова. Трость опустилась и уперлась в пол. Обе руки легли на набалдашник.
— Выходи, — сказал Соколов, — и сдавайся полиции. Сколько ты будешь здесь сидеть? Тут, конечно, есть еда и хорошая компания, но это не жизнь…
— А какое тебе дело? Ты — герой, я — преступник. Зрители меня ненавидят, а тебя обожают. Оставь же меня в покое!
— А ты? Оставишь ли ты в покое меня — вот в чем вопрос. Или ты хочешь сказать, что не попытаешься меня достать?
— Конечно, попытаюсь. Так же, как и ты меня.
— Это значит — ни дня покоя, вечное напряжение, вечный страх.
— Я и из тюрьмы попытаюсь достать тебя. Не понимаю, в чем тут разница.
— Они не оставят тебе сил, высосут до последней капли. И некому будет тебе помочь с восстановлением — в тюрьму твой гарем не пустят, — Соколов бросил цепкий взгляд на женщин. Они выпрямились и поджали губы, будто готовясь защищаться, и только ундина быстро захлопала глазами, стараясь не заплакать.
Мельник молчал.
— Это значит «нет»? — Соколов хмурился. Ситуация раздражала его все больше и больше.
Мельник молчал.
— Ну хорошо, — Соколов сдерживался, но в голосе его все равно проскальзывали истеричные нотки. — И все-таки ты выйдешь.
— Не вижу причины.
— Как и причины убить меня?
— Как и причины убить тебя сейчас. Если я сделаю это, то останусь в глазах людей преступником. Они подумают, что я отомстил доносчику.
— А я все-таки назову тебе причину выйти. Помнишь нашего друга? Твоего помощника, которого полиция ищет вместе с тобой? Его зовут Борис. Он сегодня утром решил вдруг прокатиться в Тверь. И теперь он уже в городе. Он знает нужный адрес, Мельник. Ты меня понял?
Мельник замолчал, обдумывая слова Соколова. Серебристая крыса металась с одного его плеча на другое.
— Блеф, — сказал он наконец.
— Вовсе нет.
— Блеф.
— Нет!
— Он — слабое и трусливое существо. Как он сможет вломиться в квартиру, где кроме Саши есть ее отец и мать? Поддержки твоей у него не будет — я не позволю, ты сам знаешь.
— Трусливый, да. И слабый. Но с больной женщиной справится. А больше никого дома нет. Знаешь, так случайно вышло, что родители ее сегодня утром отчего-то решили, что им нужен отдых. Кроме того, они давно не были в городе на Неве. Мама, кажется, желала освежить впечатления об Эрмитаже. Впрочем, это не важно. Важно то, что они уже в часе езды от Петербурга, а это значит, что у Бориса восемь или девять часов, в течение которых он спокойно может решить мои проблемы. И это только при условии, что они опомнятся и вернутся домой. А могут ведь и остаться…
— Он что, будет ломать дверь? Кто-нибудь услышит и вызовет полицию.
— Нет, дверь он ломать не станет. Папа перед уходом вспомнил, что, когда был маленький, оставлял ключ под ковриком, чтобы не потерялся в школе. И — о, магическая сила привычки! — перед отъездом в Северную столицу сделал то же самое.
Мельник схватился за телефон. Соколов положил свою холодную ладонь на его горячую руку.
— Не стоит, — сказал он, — Боря уже в подъезде у ее квартиры. Если ты предупредишь ее, я велю ему войти.