Она была самой приметной девушкой в Ольховке; казалось, что все ее подруги сговорились полюбовно, да и отдали ей одной большую часть своей красоты да бойкости, и она, одаренная так щедро, жила на удивление всей деревне.
Однажды поручили Андрею сделать будку для сторожа на колхозном огороде. Стояла знойная пора. Под вечер, закончив поливку гряд, к нему завернули девушки из огородной бригады. Первой к будке, в которой стучал топором Андрей, подошла Марийка; на концах ее коромысла качались полные ведра воды.
- Андрей Ерофеич! - позвала она певуче и лукаво.
Андрей выглянул из будки.
- Водицы не желаете?
- Пожалуй, отопью. Духота!
Пока Андрей, свесив чуб, пил из ведра через край, Марийка не спускала озорного взгляда с его запотевшей спины, а только разогнулся он - плеснула на него рукой из другого ведра.
- Опять за баловство! - только и успел сказать Андрей.
По знаку Марийки девушки бросились к нему со всех сторон и, прыгая и визжа, начали обливать его водой. Андрей стоял, не трогаясь с места. Мокрые волосы залепили весь его высокий лоб. Мокрая рубаха обтянула его крутые плечи и широкую грудь. В эти секунды стало особенно заметно, как много держит он в себе спокойной и, должно быть, ласковой силы. Он не обижался на девушек. Он только защищался руками, когда плескали на него водой, и смущенно просил:
- Ну, будет, будет баловать!
- Лей! - командовала Марийка.
- Девки, да будет вам!
Так и пошло с той поры: что ни день, то новые шутки.
Ерофей Кузьмич давно решил женить сына. Все его ровесники уже отгуляли свадьбы. Весь расчет был а Андрею завести семью. В армии ему служить не пришлось: перед призывом заболел, простыв на сплаве леса, получил отсрочку, да так и остался в колхозе. Но Андрей почему-то не торопился с женитьбой. Это раздражало Ерофея Кузьмича. Жизнь в колхозе шла на лад, и он по-хозяйски рассуждал: лишние руки в доме - лишнее богатство.
Но прошло лето, настала зима - пора свадеб, а сын так и не заводил разговора о женитьбе. На провесне Андрею исполнилось двадцать три года, и тут Ерофеи Кузьмич потерял терпение. Через неделю после именин он строго и решительно заявил сыну:
- Ну, Андрей, будет канитель вести! Слышишь?
- О чем это, тять?
- Еще спрашивает? Хэ! - возмутился Ерофей Кузьмич. - Женись! И весь разговор тебе!
Андрей набивал патроны - готовился к охоте на глухарей. Ответил не скоро и угрюмо:
- Погожу.
- Чего ж годить? - зашумел отец. - Ну, скажи: чего? Мать вон с ног сбилась одна! По всему дому - неуправка!
- Погожу еще.
- Тьфу! Вот наказанье мое, господи!
Сколько ни бился Ерофей Кузьмич, сын не давал согласия на женитьбу. Наконец старик понял, что тратит время зря, и решил действовать по законам старины. Как раз той порой мимо двора шел дед Силантий. Ерофей Кузьмич зазвал его в дом, озабоченно сказал:
- Важнеющее дело, дед! Нетерпящее! Девку надо высватать. Сможешь, дед? Не отвык?
Дед Силантий попридержал трясучую голову, с трудом уставил на Ерофея Кузьмича поблекшие от старости глаза.
- Девку? Сватать? Что ты, Ерофей! Засмеет же весь колхоз!
- Какой тут смех, дед? До смеху ли? Чего тут такого - сходить, к примеру, потолковать с людьми? Ты же можешь это?
- Хо, сватать! - Дед дрожал от смеха. - А сам он что ж?
- Ой, дед! - досадливо поморщился Ерофей Кузьмич. - Где ему самому жениться, что ты, господь с тобой!
- Это верно, по нонешним временам смирный у тебя парень, - согласился дед. - Такой зря не замутит воды. Да оно ведь правду сказывают: кто силен, тот драчлив не бывает. Добрый парень!
Ерофей Кузьмич только с досадой махнул на это рукой - и опять к сыну:
- Ну, сказывай, куда идти?
- Не смеши ты народ, - загремев гильзами, отозвался Андрей.
- Смех - не дым: глаза не ест! Сказывай, ну?
- Ничего не скажу...
- Ты не упрямствуй, Андрейка! - пригрозил дед Силантий, внезапно решив еще раз показать себя в забытой профессии.