На его приветствие, произнесенное с тягучим теннесийским выговором, Джонсон ответил фырканием и очередным заказом бензина и масла.
Серафина заметила:
- Придется заночевать. Слишком рискованно ночью лететь дальше.
Сай приготовил им машину.
- Езжайте в наш мотель, - предложил он. - Три мили к северу. Жена вас устроит. Туристов сейчас мало, Рождество только через две недели.
Здесь было так же сыро, как в Филадельфии, разве что снег не шел. Машина, на которой вернулся Сай, оказалась старым "шевроле" с ржавыми крыльями, которые хлопали и дребезжали, когда Джонсон выезжал с летного поля на шоссе. К этому времени стало совсем темно пришлось включить фары.
Кул ощутил необъятную тишину земли и гор, и просто физически почувствовал, как удаляется от тела Рамона Гомеса. Он спрашивал себя, что делал бы без Серафины, и на мгновение усомнился в правоте своих подозрений. Однако не решился расстаться с маленьким пистолетом, который взял у Серафины.
Мотель оказался кучкой летних домиков на склоне холма за фермой. Над крышей сияла неоновая вывеска, обещавшая комнаты и завтрак. Встретила их бесцветная изнуренная женщина, не проявившая ни малейшего любопытства.
Джонсон снял комнату для Серафины и двойной номер для них с Кулом. Когда он поинтересовался насчет ужина, женщина заявила, что у них нет ничего, кроме гамбургеров. Он собрался было в соседний городок, но Серафина нетерпеливо возразила:
- Ты ведь знаешь, нельзя этого делать, Ток. Обойдемся гамбургерами.
Похоже, в мотеле больше никого не было. Комнаты оказались холодными, без парового отопления и без удобств, постели представляли собой груды древнего железа с продавленными пружинами и отсыревшими простынями. Джонсон ворчал и проклинал все на свете.
Их номер был помечен большой белой цифрой "2", Серафина заняла соседний. "Шевроле" бросили во дворе и забыли о нем. К удивлению Кула, гамбургеры оказались вполне съедобными. Он был голоден и продрог до костей, забинтованная рука распухла. Серафина присоединилась к их ужину, потом объявила, что покидает их и ложится спать. Глаза её на миг остановились на Куле, словно она хотела с ним поговорить, но потом передумала.
Джонсон вышел и вернулся с бутылкой.
- Полагаю, больше мы на ночь ничего не получим, - сказал он. - Старая стерва содрала десятку за этот самогон. У этих деревенских олухов хватает ума, когда надо сорвать куш.
Он глотнул из горлышка, содрогнулся и вытер рот тыльной стороной ладони.
- Говорил же, самогон! Хотите хлебнуть?
Кул отказался.
- Я ложусь спать.
- Не договорились с крошкой?
- Нет.
- Черт побери, что с вами происходит? Она - лакомый кусочек, сердце перцем, скажу вам, - Джонсон снова глотнул из горлышка. Его лицо побагровело, глаза припухли и налились кровью. - Может, пойти поискать фермерскую дочку? Или позвонить Доре? Я как-то с ней встречался в здешнем городке. Оторва - будь здоров.
Кул разулся и рухнул на одну из продавленных кроватей. По крыше барабанил дождь. Убогая постель вполне его устраивала. Сейчас ему было не до комфорта. Он отчаянно хотел отдохнуть и выспаться, и кровать коварно раскрывала объятия. Но он не решался отключиться. Пистолет давил в кармане, заставляя помнить, что странные люди втянули его в опасное бегство, которое неизвестно чем кончится.
При свете керосиновой лампы он следил, как Джонсон продолжал сосать бутылку, пока внезапно его не сморил сон.
Проснулся он от прикосновения руки Джонсона к своей груди. Когда Кул приподнялся, здоровяк неуклюже отпрянул от его постели и ухмыльнулся. Кул положил руку на маленький пистолет.
- Тебе что-то нужно?
- Ничего, приятель.
- Тогда оставайся на своей половине комнаты.
Керосиновая лампа все ещё горела. Джонсон прикончил бутылку и был пьян - или притворялся пьяным. Письмо все ещё оставалось в кармане Кула. Он ощупал его и заметил, что Джонсон за ним наблюдает.