Удачно она выбрала специальность. С оперативными работниками приключилось примерно то же, что и с нами, бедолагами, а вот судебный следователь – по-прежнему профессия востребованная. Кто-то же должен приводить в надлежащий вид бесчисленные видеоматериалы, поступающие от потерпевших! Тем более что далеко не все старые кадры сумели приспособиться к новой жизни.
Казалось бы, повсеместное подглядывание (а значит, и доносительство) должно было если не уничтожить, то хотя бы уменьшить преступность. Увы, ничего подобного!
– Я?! Утопил любовницу? Да вы что, с ума сошли? Она из лодки выпала, а я ее спасал! Сам чуть не утоп!
– Запись свидетельствует, что вы ее толкнули.
– Удержать хотел! Вижу – падает…
– Ну вот же ясно видно, как вы ее толкаете.
– Нечаянно! Равновесие потерял…
Или взять крупные хищения. А то мы и раньше, до нашествия «клопиков», не знали, кто крадет! Крал, крадет и будет красть, покуда в высших эшелонах власти не дадут добро на возбуждение уголовного дела. А в частном порядке такого коррупционера не изобличишь, поскольку от нашего с вами любопытства подобные особи надежно защищены «клоподавами», то бишь постановщиками помех (я про настоящие, лицензионные, устройства, а не про то китайское барахло, что приносил мне сегодня Мирон).
Опять же не будем забывать, что крадущий миллиарды, в отличие от нас, клопиков, личность историческая. А к исторической личности и подход другой. К примеру, документы свидетельствуют: чем больше казнокрадствовали птенцы гнезда Петрова, тем храбрее и хладнокровнее дрались они на поле брани, тот же, скажем, Алексашка Меншиков под Полтавой. Так что попустительство властей вполне объяснимо. Выдающихся людей надо беречь: раз отважно ворует, значит и родную державу защитит не менее отважно.
Словом, с крупными стяжателями – понятно. Но что помешало покончить с мелкой преступной сошкой, если «клопики» фиксируют каждую улику? Думаете, возможность истолковать любую запись в пользу обвиняемого? А вот и нет! Количество правонарушений. Половину страны пришлось бы взять под стражу, а кто будет брать? Где вы отыщете столько юристов и тюремщиков, чтобы учинить эту безумную акцию? Даже учитывая, что, по меньшей мере, треть бывших оперов спешно подалась в судебные исполнители, маловат контингент. Кое-какие преступления пришлось даже срочно изъять из Уголовного кодекса и объявить вполне законными деяниями, иначе бы суды просто захлебнулись. И все равно бесконечная очередь дел, требующих рассмотрения, как я слышал, растет и растет, разбухает наподобие автомобильной пробки. И которому из них дать ход, решает следователь.
Дальше рассказывать, или сами все сообразите?
– С мужем-то как живешь? – не удержавшись, спрашиваю я.
– Включи да посмотри.
Надо же, как у них теперь с этим просто!
– Да нет, я о другом… Ты правда все о нем знаешь?
– Все знаю, – подтверждает она.
– А он о тебе?
– И он обо мне.
– Как же вы так живете?!
– Да нормально…
– Оба такие честные?
Дочурка смотрит на меня изумленно.
– Ну ты динозавр! – чуть ли не с восторгом говорит она.
* * *Да, наверное, динозавр… Вымирать пора. Живу в чужом непривычном мире, прозрачном насквозь. Все изменилось – не только Уголовный кодекс. Мораль стала иная – какая-то… чукотская, что ли?.. Насколько мне известно, обитатели Севера облачались в меха, лишь выбираясь из чума на мороз. А в чуме было жарко, в чуме они расхаживали телешом, ни друг друга не стесняясь, ни чад своих, на глазах у близких справляли нужду, новых детишек строгали. И что самое забавное: мораль-то у них при всем при том оставалась строгой, построже нашей. Просто нормы морали были другие.
Так что зря я над Мироном посмеиваюсь – сам такой же.
И с каждым днем жизнь вокруг становится непонятнее, невразумительнее. Сколько раз, увидев ужаснувшую меня сцену, я не мог ее никому продать, потому что, как выяснялось впоследствии, ужасала она меня одного. То же самое и с преступлениями. Поди пойми: законно это теперь, незаконно? Я ж не специалист…
По тем же причинам и в бизнес нынешний не лезу – там черт ногу сломит. Избегаю шпионить за молодежью – этих, похоже, вообще ничем не смутишь, по барабану им, подглядывают за ними или не подглядывают. Временами я даже задаюсь вопросом: а сохранилось ли у них в лексиконе само слово «стыд»? Наверное, сохранилось, просто неизвестно, что оно сейчас означает… Короче, объект моих наблюдений – такие же, как я, перестарки, безумно забавные своими потугами скрыться от бесчисленных взоров или же, напротив, выставить себя напоказ.
Не дай бог повымрут раньше меня – на что жить буду?
* * *Поговорив с дочуркой, извлекаю из ведра переполненный пакет, выхожу на площадку, спускаюсь к мусоропроводу. На обратном пути сталкиваюсь с той соседкой, что справа. Чем-то старушенция взволнована: морщины трясутся, глаза безумны.
– Скоро, говорят, электрический метеорит упадет, – жалуется она.
– Как это – электрический?
– Не знаю. Говорят.
– И что будет?
– Все телефоны отключатся, все телевизоры…
– А «клопики»?
– И «клопики» тоже. Все отключится.
– Так это ж замечательно! – бодро говорю я. – Будем жить как раньше. Сами вон плакались, что следят за вами все время…
Пенсионерка чуть отшатывается, даже морщины трястись перестали. Что за ней следить прекратят – чепуха, а вот что сама она ни за кем подсматривать не сможет… Беда.
У порога своей квартиры (дверь я оставил полуоткрытой) приостанавливаюсь. Рядом с лифтом на кафельном полу приютилась плоская вскрытая баночка, над которой время от времени мерещится белый парок. Подхожу поближе, присаживаюсь на корточки, всматриваюсь. Так и есть: никакой это не парок – скорее пушинки, словно бы от одуванчика. Взмывают и, подхваченные сквозняком, втягиваются через дверную щель на мою территорию.
Да, вот он, прогресс в действии. Раньше «клопиков» продавали кассетами – уже взросленьких, каплевидных, а теперь, стало быть, в виде таких вот зародышей, способных перемещаться по воздуху, как паучки на паутинках. Прилепится, надо полагать, этакий путешественник к стенке или к потолку – ну и начнет развиваться: глазик отрастит, лапки, передатчик…
И кто бы эту баночку сюда, интересно, подкинул? Пенсионерка вне подозрений, хотя и попалась навстречу, хотя и разговор отвлекающий завела… Вряд ли ей такая роскошь по карману. Значит, опять та, что слева.
Я возвращаюсь к себе и плотно прикрываю дверь. Хватит мне соглядатаев. Нет, я не против, милости просим, всех приму, но это, согласитесь, будет с моей стороны чистейшей воды эгоизм – надо же и другим хоть что-нибудь оставить. Да и лестничная площадка в присмотре нуждается.
Представляю, что за переполох поднимется (если уже не поднялся) во всех учреждениях – частных и государственных. Только-только оборудовали помещения герметичными дверьми, а тут вдруг этакая летучая гадость! Она ведь, наверное, и через вытяжки просочится, и через кондиционеры…
* * *А собственно, что изменилось с тех недавних, но уже доисторических пор? Да ничего, по сути. Кто попроще – перемывал косточки ближним на лавочке перед подъездом, кто поинтеллигентнее – за столиком в кафе. Потом занялись тем же самым в Интернете. Тем же занимаемся и нынче. Просто раньше сами подглядывали – теперь с помощью «клопиков».
Да и я тоже, если честно, каким был, таким остался. Ежедневно начинаю с утра новую жизнь. Часиков до двенадцати веду себя безукоризненно: отважно лезу на турник, учиняю уборку, прилежно работаю, добываю хлеб насущный. А после двенадцати – катись оно все под гору…
Сейчас уже двенадцать тридцать. Откидываю спинку у кресла-вертушки, приношу из холодильника спиртное, закусь и, развалившись перед экраном, предаюсь куда более постыдному занятию, нежели утреннее любование собою в зеркале. Для начала еще раз уточняю коды прописавшихся у меня «клопиков», после чего смотрю, кто и куда выложил подробности моей скудной интимной жизни.
На платных гадюшниках, естественно, ничего, и уж, конечно же, ни намека на порносайты. Удостоился лишь нашей подъездной «завалинки». Кое-какие физиологические подробности обнародованы соседкой слева, кое-какие – соседкой справа, а кое-что, как ни странно, Мироном. Обитатели других этажей, судя по отсутствию отзывов, моими секретами не слишком интересуются. Обидно. А самое обидное, что Марковна не клюнула на меня ни разу. Дочка – да, дочка заходила, но, как уже вам известно, исключительно для того, чтобы выяснить, сильно ли папа занят.
Вот соседушка слева – та зафиксирована во всех видах, и виды, следует заметить, один откровенней другого. Готов поспорить, сама себя на сайт выкладывает… Остальным не до того – вторую неделю травят супружескую чету с шестого этажа, все никак развести не могут.
Нет, пожалуй, я все-таки «шпион», а никакой не «актер». И развязность моя – напускная, и броня – тонюсенькая. Не зря говаривал классик: «Я бы никак не мог представить себе: что страшного и мучительного в том, что я во все десять лет каторги ни разу, ни одной минуты не буду один?» Каторжанин… Все мы теперь каторжане. Ни секунды себе не принадлежим, ни мгновения! Интересно, помнит ли кто-нибудь первоначальное значение слов «позор», «позорище»? Пребывание на виду у всех. Мудры были предки. Знали, чего бояться…