— Вы меня звали? — спросил мент хрипло.
— Убери оцепление, полковник, — брезгливо распорядился армейский генерал. — И приведи себя в порядок, смотреть противно.
Старуха ждала их стоя на балконе. Уже все знала, все видела, чуяла. Когда внизу припарковалась знакомая машина, не дожидаясь звонка в дверь вышла на лестницу, открыла все нараспашку до самого лифта.
Мужчин встретила со спокойной решительностью. С Бычичем поздоровалась отдельно, остальным только кивнула. Чего слова месить, коли виделись уже.
— Проходи, — велела богатырю, словно забыв и про оборотня, и про Милонега с приятелем.
— Это ты, значит, та ведьма, — полюбопытствовал богатырь.
— Не говори, — отрезала Яга. — Когда молчишь умнее выглядишь. Иди сюда.
Подождав пока Бычич протиснется сквозь двери квартиры прошла в комнату.
— Давай сюда его, на диван.
Витязь послушно уложил бессознательного Игоря на странного вида ложе. Впрочем, как и просили, старался странностям не удивляться. В дверях появились Кот, Милонег и Степа.
— Чего набились, — взвилась старуха. — Топайте на кухню и не мешайте. Кот, там на плите ковшик с отваром. Разогрей и принеси.
Мужчины вышли. Старуха проворно стянула с Игоря обезрукавленную куртку, драную, пропитавшуюся кровью майку. Размотала бинты. Кожа вокруг раны в боку почернела. Да и сам Игорь выглядел сказать, что не важно — ничего не сказать.
Подхватив влажную, загодя заготовленную тряпицу, она обтерло тело. Бородатый дрогнул. Веки затрепетали, но сил открыть глаза видимо не хватило. Или в сознание так и не пришел.
— Тихо, Игоряша. Потерпи, родимый, — зашептала старуха.
Сзади тихо подошел Кот. В руке держал ковшик. Старуха приняла емкость, плеснула в кружку. Подула, зашептала что-то над парующимся отваром. По комнате пошел травяной дух.
Яга поднесла кружку ко рту бородатого, попыталась влить. Губы Игоря оказались плотно сжаты, зубы сцеплены до судорог. Отвар потек по лицу, бороде. Старуха повернулась, бросила сердито:
— Чего смотришь? Нож дай.
Кот спорить не стал, молча протянул любимую «гюрзу». Память зацепилась за ассоциацию, подбросила воспоминаний, давя на эмоции. Старуха подхватила нож. Черное лезвие мелькнуло, словно маленькая молния, ткнулось между стиснутых зубов. Старческая рука надавила, разжимая сведенные болью челюсти. Осторожно влила Игорю в рот отвар.
— Пока все, — повернулась к оборотню.
— А дальше?
— Дальше, если понадобиться, еще отвара дам. Он боль снимет. Больше все одно ничего не сделать. Яд в нем. Если б сразу привезли, можно было пытаться. А сейчас слишком поздно.
Кот сел в ногах бессознательного друга.
— Нельзя было сразу, — покачал головой. — Он сразу не сказал ничего. Молчал. О том, что ранен был узнали спустя много часов, когда ему руку отрубило.
— Что ж не уберегли? — покачала головой старуха.
— Он меня уберег, — горько проговорил Кот.
Впервые в жизни ему захотелось плакать. Не выть, как тогда, когда потерял любимую женщину, а тихо плакать, изливая боль. Старый стал, мысленно отметил он, сентиментальный.
Оцепление на мосту выглядело теперь основательнее. Жалкую цепочку ОМОНа заменили броневики, выставленные поперек дороги, и спецназовцы. Генерал стоял на въезде на мост и инструктировал командиров двух взводов, что должны были отправиться сейчас в аномальную зону.
Сергей Витальевич наблюдал за инструктажем со стороны. Он был хмур и мрачен. Вдруг обрушилась усталость, навалилась апатия. Генерал приперся, как полновластный хозяин. Потребовал сдать полномочия. Велел убрать ОМОН, выставил свое оцепление и собрался вводить спецназ в аномальную зону.
Полковник спорил до хрипоты, ругался, просил, увещевал. Но генерал оказался непреклонен. Не то армейская закалка, не то врожденная твердолобость, решил для себя Сергей Витальевич и набрал номер главы МЧС.
Юрий Яковлевич был любезен, суть происходящего выслушал не перебивая. Поняв, что полковник выговорился, сказал в трубку:
— Сергей Валерич…
— Витальевич, — автоматически поправил полковник, но тут же спохватился. — Не важно.
— Сергей Витальевич, — повторила трубка грустно. — Я понимаю твои чувства, полковник, но сделать ничего не могу. Личное распоряжение президента.
— Но люди погибнут, — попытался Сергей Витальевич.
— Не люди, а солдаты. У них работа такая, родину защищать. Даже ценой жизни, — не своим голосом заговорила трубка. — И не погибнут, а войдут в аномальную зону. Откуда нам знать что там? Может это дверь в новый лучший мир. Может там господь бог стоит и раздает конфеты и билеты в рай на халяву.
Полковник хотел было возразить, но запнулся. Слова застряли в горле.
— Вы сами-то в это верите? — спросил уже спокойно.
— Не мы решаем, полковник, — просто отозвался глава МЧС из телефона.
Не мы решаем. Он, полковник милиции, ничего не решает. И министр чрезвычайных ситуаций ничего не решает. Все уже решено за них. Потому здесь сейчас командует дурак генерал, которого кажется только тому и научили, что подворотничок пришивать и портянки наматывать. А им остается только смотреть, как людей гробят. По личному распоряжению президента.
Все правильно, президент мыслит другими масштабами и другими категориями. Для него два взвода спецназа — оправданная жертва, если речь касается мировой геополитики. Там на территорию России и ее недра пасть раззявили, тут облизнулись. Президенту, главное, козлов в огород не пускать. А на два взвода спецназа и их семьи наплевать. Это просто разменная монета. Мелкая и ничего не значащая.
Но ему-то каково. Он-то мыслит человеческими категориями. Отставить пускать нюни, товарищ полковник.
— Я могу остаться и контролировать ситуацию? — спросил у затихшей трубки.
— Остаться, — голос главы МЧС замялся. — Остаться да, контролировать ситуацию в данный момент не получится. Сейчас карт-бланш у военных. Так что тебе, полковник, придется подчиняться этому Гусеву.
— Голубеву, — автоматически поправил полковник.
— Да хоть Индюкову, — сердито отозвался Юрий Яковлевич. — Один хрен. Все, отбой. Звони, если что. Я утром подъеду.
Полковник повесил трубку, глянул на часы. Утром подъедет, уже почти утро.
Накатила апатия и беспросветная тоска. Он молча стоял и смотрел, как бубнит что-то генерал, напутствуя спецназовцев. Повинуясь какому-то внутреннему порыву Сергей Витальевич быстро подошел к Голубеву.
— Товарищ генерал, разрешите обратиться.
— Чего еще?
— Не делай этого, Голубев, не будь идиотом.
— Отставить разговоры, — рявкнул генерал. — У меня приказ.
Он отошел от замершего полковника, говорил что-то. Потом по подъему к пыльному облаку побежали спецназовцы. Загрохотали в унисон армейские ботинки.
— Мудак ты, генерал, — тихо произнес Сергей Витальевич и пошел прочь.
Игорь был плох. Хоть и вернулся в сознание, но радости от этого не испытывал. Лицо осунулось, посерело и кривилось болью. Вокруг глаз залегли огромные черные круги. Борода торчала какими-то жалкими клочьями. Дышал тяжело, с хрипами. Кровь из бока сочилась не останавливаясь.
Яга суетилась рядом с какими-то отварами, но сама видать не шибко уже верила, что они что-то дают. Так, скорее для проформы зелья варила. Кот сидел мрачный, на друга смотреть старался бодро, но не было той бодрости. Только слезы на глаза наворачивались.
— Подвинься, зверь, — наворчала на Кота.
Подсела у изголовья, протянула кружку с какой-то мутной жижей.
— Пей, Игоряша, — зашептала с материнской нежностью, которой Кот от нее отродясь не слышал. Не подозревал даже, что старуха может подобные чувства испытывать. — Пей, я тебя еще на ноги поставлю.
— На руки, — усмехнулся Игорь. Культя, перетянутая банданой, дрогнула, и старуха отвела взгляд.
Только сейчас поняла окончательно, что ничто не поставит его на ноги. И дело не в том, что руки нет, крови потерял много и яд гуляет по телу. Дело в том, что внутри он уже умер. По лицу видно.
Старуха поднялась на ноги, посмотрела в необычайно чистые Игоревы глаза.
— Борись с этим, — сказала тихо фразу, что в последние дни повторялась как мантра.
— Борюсь, — кивнул Игорь. — Все что нельзя перебороть, тому противлюсь или принимаю, все с чем можно бороться, с тем борюсь. И перебарываю.
Голос звучал слабо. Слова давались с трудом. Бородатый закашлялся, изо рта хлынула кровь.
— Молчи ж ты бога ради, — не выдержал Кот.
— Сейчас замолчу, — улыбнулся Игорь окровавленными губами. — Не долго уже… До свидания. На мосту встретимся, Котик.
Оборотень заглотнул вставший поперек горла ком, выдавил сипло.
— Почему на мосту?
— Дурак ты, — улыбка Игоря стала шире, на мертвом уже лице снова проступил азарт и жажда жизни. — Сам же говорил, что во мне света больше… вот и…