Очевидно, что столь массовые операции не могли продолжаться долго. Со временем все более отчетливо проявлялись разрушительные последствия Большого террора. Аресты хозяйственных руководителей породили хаос в экономике. Падала трудовая дисциплина. Инженеры избегали инициативы, которая в любой момент могла быть объявлена «вредительством». В общем, террор сыграл свою роль в заметном снижении темпов роста экономики[408]. Сокращение численности квалифицированных командных кадров, падение дисциплины и ответственности наблюдалось также в Красной армии. Она пострадала от репрессий настолько, что советскому руководству пришлось в массовом порядке восстанавливать в должностях ранее арестованных или уволенных командиров – тех, кого не успели расстрелять[409].
Террор 1937–1938 гг. был причиной роста социальной напряженности и массового недовольства. За два года миллионы людей были расстреляны, заключены в лагеря, депортированы, уволены с работы, выселены из своих квартир или даже из городов за связи с «врагами народа». Было бы наивно предполагать, что такие потрясения и обиды могут пройти бесследно. Задавленное массовым страхом, недовольство все же прорывалось наружу. В 1937–1938 гг. его главным выражением были миллионы жалоб, переполнявших все государственные и партийные инстанции. В Прокуратуру СССР в январе 1937 г. поступило 13 тыс. жалоб, а в феврале-марте 1938 г. уже 120 тыс.[410] Пока неизвестно, сколько писем и заявлений поступало в эти месяцы на имя Сталина и какие из них были отобраны для доклада вождю. Соответствующие материалы секретариата Сталина недоступны или, возможно, не сохранились. Однако у нас нет оснований сомневаться в том, что канцелярия Сталина так же захлебывалась от потока жалоб, как и другие советские учреждения. Вряд ли отзвуки массового отчаяния, горя и разочарований не достигали ушей вождя.
Что он думал обо всем этом? Документальные источники ответа не дают. Насколько известно, публично или в узком кругу соратников, никогда и нигде Сталин не ставил под сомнение необходимость и оправданность репрессий 1937–1938 гг. Вряд ли Сталин испытывал сожаление или сочувствие к жертвам террора. Однако оставался политический прагматизм. Продолжение массовых операций грозило нарастанием негативных последствий и хаоса. Осенью 1938 г. Сталин решил поставить точку. Массовые операции были завершены так же централизованно, как и начинались, по приказу Сталина.
Новый поворот от террора к «нормализации» Сталин осуществлял постепенно и расчетливо. В августе 1938 г. первым заместителем Ежова был назначен секретарь ЦК КП Грузии Л. П. Берия. Внешне Ежов оставался в фаворе и силе, но рядом с ним появился человек, которого сам нарком внутренних дел по доброй воле никогда бы не выбрал себе в заместители. Несколько месяцев спустя в письме Сталину Ежов признавал, что в назначении Берии видел «элемент недоверия к себе», «думал, что его назначение – подготовка моего освобождения»[411]. Ежов думал правильно. Не справляясь с нервными перегрузками, он стал еще больше пить, теряя контроль не только над ситуацией, но и над самим собой.
Два месяца спустя сталинские маневры вокруг НКВД стали еще более активными. 8 октября Политбюро сформировало комиссию, которой поручалось подготовить проект постановления о работе НКВД. Начались аресты сотрудников Ежова. Подручные Берии выбивали из них «показания» против Ежова – так же в свое время подручные Ежова действовали в отношении Ягоды. 17 ноября Политбюро приняло постановление, в котором отмечались успехи в уничтожении «врагов народа и шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок», но также осуждались «недостатки и извращения» в работе НКВД[412]. Это был насквозь лицемерный и лживый документ. Ежова и НКВД фактически обвиняли в том, что они выполняли указания Сталина.
Вскоре верный, но сделавший свое дело и уже ненужный Ежов был арестован. Как руководителя мифической «контрреволюционной организации» в НКВД его расстреляли. Проделано это было без обычных шумных кампаний. Аккуратность, с какой убирали Ежова, лишний раз свидетельствовала о том, что Сталин опасался вызвать слишком широкий общественный интерес к деятельности НКВД и обстоятельствам проведения Большого террора. Ежов стал очередным «козлом отпущения». Выполнив волю Сталина, он поплатился жизнью за то, чтобы сам вождь оставался вне подозрений, а массовые репрессии воспринимались народом как «ежовщина». Сам Сталин так обрисовал ситуацию своему любимцу авиаконструктору А. С. Яковлеву:
Ежов – мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат – говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК – говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом – оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли[413].
Проведенный под строгим контролем Сталина выход из «большого террора» затронул в основном ежовскую верхушку НКВД. Лишь немногие жертвы массовых операций, в основном те, кто попал в застенки НКВД во второй половине 1938 г., были освобождены. Основные механизмы террора не пострадали, лишь подверглись некоторой переналадке. Но к столь массовым чисткам и расстрелам, как в 1937–1938 гг., Сталин больше не прибегал.
На что рассчитывал Сталин?
Уже многие десятилетия идут споры о причинах Большого террора, точнее, о мотивах Сталина, отдававшего приказы о массовых репрессиях. Очевидно, что точно определить расчеты Сталина невозможно. Однако, опираясь на многочисленные факты, их можно вычислить с большой долей вероятности. Так на что же рассчитывал Сталин, подписывая расстрельные приговоры десяткам тысяч советских чиновников и приказы о проведении массовых операций против сотен тысяч рядовых советских граждан?
Прежде всего, необходимо отбросить те причины нарастания террора, которые не существовали в реальности, а были придуманы много десятилетий спустя. Еще в 1980-е годы молодые западные историки-ревизионисты выдвинули эпатажные теории природы сталинского террора. Они утверждали (на самом деле предполагали, потому что не располагали реальными фактами), что причиной террора была не сила, а слабость сталинской диктатуры, ее неспособность контролировать хаотичные и своекорыстные действия региональных руководителей. Это была война всех против всех, в которой трудно выявить логику и движущие пружины. Соответственно, Сталин был лишь в некоторой степени причастен к организации массовых репрессий[414]. Эти априорные и путаные построения подвергались убедительной критике уже в момент их появления. Когда же в начале 1990-х гг. открылись архивы, умозрительные дискуссии о движущих силах террора вообще потеряли смысл. Документы однозначно свидетельствовали: репрессии были не чем иным, как централизованными операциями, а их инициатором однозначно выступал Сталин.
Однако вскоре устаревшие конструкции западных ревизионистов перекочевали в современную Россию. Это на первый взгляд парадоксальное воспроизведение забытого старого имело очевидные политические причины. Некоторые историки, игнорируя реальные факты, выводили Сталина из-под удара, объявляли его невольной жертвой заговора «номенклатуры» и произвола региональных чиновников. Благодаря нехитрым, но далеким от науки приемам сторонники вождя получили желанный образ «иного Сталина», Сталина, очищенного от обвинений в организации массового уничтожения соотечественников. Нам предлагали поверить, что этот «иной Сталин» был демократом, стремился дать стране передовую конституцию и честные тайные выборы на альтернативной основе и что тогда встревоженные руководители регионов (олигархи 1930-х годов) организовали настоящий заговор. Боясь проиграть выборы (видимо, не научились еще подсчитывать голоса как положено), они якобы заставили Сталина отказаться от его планов альтернативного голосования и, более того, принудили отдать приказ о проведении массовых репрессий[415]. В общем, в очередной раз во всем были виноваты своекорыстные и жадные до власти бояре, окружавшие плотной стеной доброго и справедливого царя.
Вымыслы об «ином Сталине» на самом деле не подкреплены ни одним реальным фактом, не говоря уже о том, что в них отсутствуют элементарная логика. Достаточно задать простой вопрос: почему же Сталин не прекратил террор после того, как все региональные секретари были стремительно уничтожены? Кто на этот раз заставлял его проливать кровь? К июлю 1937 г., когда состоялось решение о проведении массовых репрессивных операций, из 58 первых секретарей ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов были сняты с должности (как правило, арестованы, а затем расстреляны) 24. В июле – еще одиннадцать, а до конца года – практически все. Аресты секретарей вызывали цепную реакцию чисток в их окружении. Функционеры партийного и государственного аппарата, которые, согласно этой теории, были организаторами террора, на самом деле стали его первыми жертвами. Деморализованные страхом, они старались всячески выслужиться перед вождем, сохранить свою жизнь, демонстрируя абсолютное послушание и преданность. Сталин же не только методично уничтожал номенклатурных работников, но постоянно продлевал сроки проведения массовых операций против рядовых граждан. 1938 год, когда никого из старых региональных руководителей, как и значительной части других чиновников, уже не было в живых, оказался не менее кровавым, чем 1937-й.