Заросли стали гуще. Идти с занятыми руками было невозможно. Я недолго колебался прежде, чем спрятал пистолет в кобуру и оставил наготове кинокамеру. Продвигался вперед медленно, с подветренной стороны.
Отведя рукой густую ветку, я увидел поляну с обломанными кустами, на которых алели то ли крупные ягоды, то ли...
Да, так оно и есть, - это кровь. Но где же тигорд? Унес ли он остатки добычи в другое место? Или затаился - в траве, на дереве ли, - в ожидании новой жертвы? А травы и кусты здесь в рост человека - длинноостый пырей, трубки дудочника. Кусты багульника разрослись так пышно, что в них с успехом может укрыться целая семья тигордов. И вороны уже расселись на верхушках ясеней, изредка обмениваясь впечатлениями о случившемся. А возможно, они с нетерпением ждут того, что еще должно произойти?
Я оглянулся на легкий шум. Заметил, как шевельнулись ветки. Поспешно достал пистолет, спрятав кинокамеру. Лесная тишина казалась мне зловещей. Я ожидал услышать короткий рык, в котором слиты призыв и мольба. То, что называют еще "страстным призывом". Именно такой удивительный рык я слышал совсем недавно. Он все еще наполнял мои уши, как раковины наполняет шум прибоя.
Ветви качнулись в том же месте. Затем - ближе, ближе... Мой палец ощущал податливость спускового крючка, и я едва не нажал на него посильнее, когда в кустах вереска мелькнула темная фигура.
Спустя мгновение я уже мог разглядеть хорошо знакомого человека. На нем были спортивная куртка с закатанными рукавами и резиновые сапоги с закатанными голенищами.
- Удалась киноохота? - спросил он и улыбнулся, обнажив крупные желтые зубы.
Его светлые глаза были похожи на капли янтарной смолы, которые солнце вытопило на стволе дерева. Они улыбались безоблачно, словно не замечали, что в моей руке вместо кинокамеры приплясывает пистолет. Я сунул его в кобуру и проворчал:
- Ну и зверюку же вы создали!
Я хорошо знал моего бывшего руководителя, но слегка подзабыл, как быстро его улыбка становится из добродушной насмешливо-укоризненной. И сейчас не уловил перехода.
- Тигорд не нападает на людей.
- Хотите сказать - до сих пор не нападал, - ответил я резче, чем следовало.
Но он, как в былые времена, словно и не заметил моей резкости. Его улыбка стала рассеянной.
- Впрочем, твои замечания всегда отличались... - он подыскивал слово, и его большие губы слегка шевелились, - реалистичностью... И все же слухи о свирепости тигордов сильно преувеличены.
- И об их силе?
- Этого я не говорил. Тигорд действительно удивительный зверь...
- И от него негде укрыться?
Он не подал вида, что понимает, куда я клоню.
- Можно сказать и так. К тому же после каждой охоты он становится, в общем, сильнее...
Я вспомнил, как неуловимо и страшно менялся облик зверя, и пробормотал:
- Вы, наверное, слышали, что я выступал в прессе против опытов в таких масштабах...
- О масштабах тебе трудно судить, пока...
- Пока я не окажусь в роли косули?
Его вислые усы весело запрыгали:
- Ладно, ладно, мы здесь регулярно смотрим передачи "В мире животных" и следим за успехами "мэтра документального кино". Однажды я даже похвастался, что работал с тобой под одной крышей. Между прочим, мне не поверили. Пока это не подтвердил "конструктор" тигордов... - он заглянул мне в глаза, - старший инженер... Татарский...
- Мишка?
Теперь все его сухощавое подвижное лицо с крупными чертами участвовало в улыбке, даже уши, похожие На блины, двигались - и я понял, что это и есть главный сюрприз, который он мне обещал при встрече.
3
Мы сидели на веранде лабораторного корпуса номер один. Разговор наш то и дело прерывался вопросами "помнишь?" Толстенные Мишины щеки раскраснелись, он бурно жестикулировал, и мне странно было узнавать прежние черты порывистого синеглазого юноши с пушистыми ресницами, которым завидовали девушки, с очень белой кожей лица, часто вспыхивающего стыдливым румянцем "от корней волос до шеи". Теперь рядом со мной сидел рано располневший человек с брюшком, выпирающим глыбой над поясом. Капли пота выступали на его лбу, скатывались вниз, и он, досадливо морщась, слизывал их с верхней губы. И так не соответствовал ни прежний, ни сегодняшний его облик "создателю тигорда", что у меня сорвался вопрос:
- И ты создал это страшилище? Почему? Зачем?
Он белыми крупными зубами прикусил нижнюю губу, как бы удерживаясь от моментального ответа, давая себе время обдумать его. Густые ресницы на несколько мгновений притенили глаза.
- Помнишь наши мечты об идеальном животном мире? О мире, основанном не на вражде и насилии?
- Фауна Утопика?
- Да, Фауна Утопика! - повторил он с вызовом.
Я скосил глаза на щербатый профиль с крупным горбатым носом и вислыми усами. Наш старый учитель не улыбался. Его пальцы с узловатыми утолщениями слегка барабанили по столу.
Только сейчас, отведя взгляд от Михаила, я очень ярко вспомнил его прежнего, юного, восклицающего: "Человек не будет мириться с жесткостью мира природы! Да и в самой природе наряду с враждой и борьбой существует симбиоз, как оборотная сторона медали. Пусть мне тысячу раз говорят: "Это невозможно!", но мы повернем медаль и сделаем оборотную сторону лицевой!"
И когда я снова смотрел на Михаила, воспоминание о "юноше бледном со взором горящим" как бы наложилось на его нынешний облик, придав ему недобрую карикатурность. Природа отомстила ему, как, впрочем, "мстит" она и тем, кто покорно соглашается с ее законами. А в дополнение к моим воспоминаниям прозвучали слова Михаила:
- Пока что Фауна Утопика оказалась невозможной без тигорда...
- Ты хочешь напомнить банальную истину, что здоровая фауна невозможна без санитаров?
Он уколол меня своим острым взглядом:
- Все обстоит еще сложнее. В природе нет оборотной и лицевой сторон. Они слиты воедино. Поэтому так трудно переделывать или хотя бы подправлять ее законы.
- Переделывать и подправлять... Всего-навсего! - не удержался я.
Где-то в глубине комнат зазвонил телефон. Профессор встал, но звонок уже умолк. Михаил, видимо, не слышал звонка, с недоумением глянул на Евгения Петровича и снова обратился ко мне:
- Я же говорил, что остался верен мечте! - Он рубанул воздух кулачком, и его глаза вспыхнули упрямым, сухим, жарким блеском, так хорошо знакомым мне. - Но то, что кажется нам страшным, в природе имеет и другой, совсем другой смысл. Может быть, в том, чтобы открыть его, и заключается цель моей жизни...
Нет, он не зря, не просто так сказал "моей", он напоминал мне, отступнику, наши прежние мечты. Затем его голос смягчился:
- Видишь ли, охота хищника - это не только потребление вещества, необходимого для поддержания жизненных процессов, не только очистка замкнутого мира от слабых и больных, не только высвобождение места для новых существ...
Он впился ожидающим взглядом в меня, он хотел, чтобы я закончил его мысль. Но я не позволю увлечь себя туда, откуда однажды ушел. В конце концов у меня есть все, что мне нужно, и я ни о чем не жалею.
Михаил подождал минуту-другую и добавил понукающе:
- ...так же, как рождение нового существа означает не только пополнение и обогащение вида...
Я упрямо молчал. Эта игра - "угадайка" не для меня.
И тогда он вскочил, вытащил из портфеля черный пакет. Тихое покашливание Евгения Петровича не остановило его. Он протянул пакет мне:
- Прочти это!
Я взял пакет, развернул. Перфоленты, листы с цифрами, графиками.
- Дальше! - нетерпеливо воскликнул Михаил, отодвигая их в сторону и подвигая ко мне пачку листов, сколотых скрепкой. На первом было напечатано: "Сочинение компьютера ЛВМ-70 по теме "Тигорд". Глава 3. Охота".
- Вольное сочинение компьютера? - спросил я. - Шутка?
Евгений Петрович еще раз кашлянул "со значением". Михаил досадливо поморщился. Он не собирался отступать:
- Мы вживляем в мозг подопытного животного антенны. Биоизлучение через систему датчиков и энцефалографы поступает в компьютер. Он ведет на расстоянии подробную запись процессов, происходящих в мозгу экспериментального животного. Так обеспечивается детальность и объективность описания. А для большей его полноты компьютер получил задание расшифровать импульсы не только цифровым, но и словарным кодом. Так и получились эти "вольные", как ты их назвал, сочинения. Читай же!
Тигорд. Глава 3. Охота
"...Я уже давно любуюсь ею. Большие пугливые глаза. Стройные ноги. Трепетная шея. Шелковистая шерсть.
Желаю и жалею ее. Она больна. Одна нога чуть короче других. Поэтому быстрее утомляется. Ее легче настигнуть.
Еще совсем недавно я не умел так наблюдать. До того, как включил в себя старого быка, вожака стада. Он долго жил. Он был сильным, храбрым. Он победил соперников и стал вожаком. Он охранял стадо. Потом постарел, ослабел.
Но и старый - он выполнил свой долг вожака - увел меня подальше от стада. Он бежал из последних сил. Понял, что ему не уйти от меня. Выскочил на уступ скалы и повернул в мою сторону голову с шестью заостренными окончаниями своих рогов. Излюбленный прием изюбра - сбить противника ударом рогов и затоптать передними копытами.