— Ну что ты лежишь?!
— Я устал, — объяснил он с удовольствием, — я устал потому, что ты на меня напала, бросила на кровать и хорошенько мною попользовалась.
— Я тебя не бросала!
— Еще как бросала.
Пыхтя, она кое-как напялила майку, натянула шорты и швырнула под зеркало щетку, которую все время держала в руке.
— Я скажу всем, что ты в душе, — сообщила она уже из-за двери. По лестнице затопали босые пятки, и все смолкло.
Кирилл полежал еще немного — может, он любит принимать душ по полчаса, — а потом поднялся. Голова была тяжелой, как будто он нанюхался душных цветов.
Почему он непременно должен идти пить какой-то чай, да еще делать вид, что задержался в душе?! Почему он не может проспать весь остаток дня, а потом полежать на диване с книжицей под названием «Кровавые твари» и Настей Сотниковой под боком?
Черт бы подрал все семьи на свете!
Ровный шум дождя, отдаленные голоса на террасе, осторожный скрип половиц, как будто по ним прошел кто-то совсем невесомый — старый дом жил своей жизнью, загадочной и непонятной.
Кирилл вдруг подумал, что уж дом-то точно знает, что произошло с его старой хозяйкой, и скорее всего знает, что еще только должно произойти.
Знает — и молчит.
Из кухни вышла Муся с подносом в руках и издалека улыбнулась Кириллу. Следом за ней выскочила Настя. У нее был озабоченный и преувеличенно деловой вид. Такой вид всегда принимали сотрудники Кирилла, когда он в очередной раз заставал их за пасьянсом.
— Мусенька, ты уронила, — сказала Настя и сунула какой-то сверточек в карман Мусиного фартука. — Что ты так долго, Кирилл!
— Я не долго.
— Возьми, пожалуйста, на плите второй чайник. И пошли, пошли!..
Когда он с чайником в руке вышел на террасу, вся семья чинно пила чай и, кажется, даже никто не ссорился.
Тетя Александра взглянула на него, раздула ноздри, но ничего не сказала. Мышки Сони на террасе не было.
— Как там в городе? — спросил Сергей.
— Все нормально, Сереж, — ответила за Кирилла Настя. — Кирилл, тебе чай с мятой или обычный?
— Где вы побывали? — Света болтала тонкой ложечкой в синей чашке, не поднимала глаз и усмехалась загадочно. — Достопримечательности осматривали?
— Хотели в Кунсткамеру, — объяснил Кирилл, — но она по понедельникам не работает. Эрмитаж тоже закрыт. Мы в Зоологическом музее отдохнули.
Владик радостно захохотал и толкнул в бок свою мамашу, которая величественно покачнулась — как стог с сеном.
— Не балуйся, сынок, — попросила она кротко.
— Мам, у тебя голова болит? — спросил Сергей у Нины Павловны. — Может, попросить чего-нибудь у Сони? У нее наверняка есть от головы.
— Тетя, а где Соня? — подал голос Дмитрий Павлович. — Юля, ты звала ее к чаю?
— Ну конечно.
— Может, мне сходить? — спросила Настя, всем своим видом выражая немедленную готовность бежать за Соней.
— Ее никогда не дождешься, — сказала тетя Александра и поджала губы, — с ней вечная история, никогда ее нет.
— Я здесь, мама.
Голос был такой странный, что Кирилл быстро обернулся, не донеся чашку до рта.
— Что случилось? — быстро спросила Нина Павловна, и все вдруг смолкло, даже Света перестала звякать ложечкой о чашку.
Серое личико перекосилось, как будто мятая бумага, обозначилась густая желтизна вокруг глаз, губы затряслись, и Соня сказала, рассматривая носки своих тапок:
— Ожерелье поддельное. Мама, налить тебе молока?
— Ты же знаешь, — сказала тетя Александра холодно, — что я не пью чай с молоком. Это портит цвет лица. Что это за глупость? Почему ты решила, что оно поддельное?
— Потому что я только что поговорила с ювелиром. — Держась очень прямо, Соня прошла к свободному креслу рядом с матерью и села, так ни на кого и не взглянув. — Он сказал, что нет никаких сомнений. Что ожерелье старое, но в нем нет ни одного ценного камня. Стекляшки.
— Сонечка, хочешь чаю? — быстро спросила Муся и посмотрела на Настю.
— Да. Спасибо.
— Вот это да! — радостно сказал Владик. — Выходит, что бабуля оставила тебе стекло?! Ну, молодец! Ай да бабуля! Кремень старуха!
— Я всегда говорила, — вступила тетя Александра с трагическим злорадством в голосе, — что моя сестра гадкая женщина. Змея. Всю жизнь как сыр в масле каталась, и никто ее не интересовал! Она даже из гроба над нами издевается. Сонька, не смей реветь. Нам от нее ничего не надо. Моя дочь не побирушка, чтобы на чужие бриллианты рот разевать!
— Это были никакие не бриллианты, мама, — выговорила Соня очень четко. — Это было просто стекло.
И заплакала. Слезы лились из ее глаз, капали с носа и подбородка, и Кирилл быстро подумал — как по-разному плачут женщины. Большинство плачет «для красоты» или от жалости к себе. Меньшинство — от искреннего огорчения или усталости. Соня плакала так, как будто у нее горе. Самое настоящее горькое горе, и поправить ничего нельзя. Она даже слез не вытирала и нисколько не заботилась о том, чтобы выглядеть «прилично».
Она плакала, как человек, потерявший последнюю надежду.
— Сонька, не рыдай! — прикрикнула тетя Александра. — Все равно тут тебе никто не сочувствует. Все довольны.
— Зачем вы так говорите, тетя! — воскликнула Нина Павловна. — Сонечка, подожди. Может, мама не знала, что это… что в ожерелье нет бриллиантов. И вообще…
— А ты уверена, что этот твой ювелир не ошибается? — спросил Дмитрий Павлович.
— Да, — некрасиво шмыгая носом, сказала Соня. Настя подала ей салфетку, и она утерла глаза.
— Юля, налей валерьянки, — распорядилась Нина Павловна, — что ты, сама сообразить не можешь! Ты же видишь, она никак не успокоится!
— Истеричка, — пробурчала тетя Александра, полные руки в манжетах лилового халата тряслись. Настина мать встала и быстро вышла с террасы.
— Откуда ты его взяла, этого ювелира? Может, он и вправду ничего не понимает? — жалостливо спросила Настя. — Может, еще кого-нибудь попросить оценить?
— Нет, — сказала Соня, комкая салфетку, — хватит. Я так и думала. Я так и знала. Просто я надеялась, а вдруг на этот раз…
— Что? — спросила тетя Александра пронзительно. — Что такое?! Что это еще за раз? Что на этот раз? Что ты опять выдумываешь, дура?! Тебе мало того, что ты уже с нами сделала? Ты хотела…
— Тетя, отстаньте от нее, — приказал Дмитрий Павлович очень твердо, — прекратите.
Вернулась Настина мать, в руках у нее были два стаканчика.
— Сонечка, выпей. И не переживай, может быть, еще все обойдется.
— Ничего не обойдется, — сказала Соня тихо. Тетя Александра быстро перехватила стаканчик с валерьянкой и опрокинула его в себя. Быстро задышала, так что богатырская грудь заходила ходуном, сморщилась и покраснела пятнами.
— Что это такое? — прохрипела она, тыча рукой в стаканчик. — Что?!
Юлия Витальевна смотрела с изумлением. Потом, видя, что тетя наливается синевой, осторожно понюхала пустой стакан.
— Это пустырник с валерианой, — сказала она и еще раз понюхала.
— Там… там… спирт?!
— Ну да, — Настина мать пожала плечами и обвела глазами молчащих родственников.
— Я… я не могу спирт… я не пью спирт… я не принимаю препаратов на спиртовой основе!.. Я… не могу дышать!..
Юлия Витальевна усмехнулась совершенно хладнокровно.
— Запейте водой, — посоветовала она, прошла и забрала стакан. — Соня, я сейчас тебе налью.
— Нет, — сказала Соня, — мне не нужно. Все в порядке.
— Мы видим, что все в порядке! — подала голос Нина Павловна.
— Я… не дышу, — хрипела тетя и хватала себя за белую кожу на горле, — все горит!.. Ты специально!.. Ты же знаешь, что я не принимаю!..
— Вообще-то я думала, что это для Сони, — ответила Юлия Витальевна уже из коридора.
— Кто вам посоветовал отдать ожерелье именно этому ювелиру? — спросил Кирилл, и все посмотрели на него.
Он усмехнулся. Все время получалось, что он вступает как-то некстати.
— Вам-то что за дело? — вскинулась тетя Александра, моментально позабывшая, что «не может дышать». Владик фыркнул и пролил чай. — Сонька, не смей ему ничего говорить!
— Да что за глупости! — вдруг сказал Сергей возмущенно. — Я посоветовал, Кирилл. Это наша служба, они иногда и для нас, и для Русского музея всякие старинные вещи оценивают. И никакого тут нет секрета, — громко добавил он в сторону тетя Александры, — и я не понимаю, что тут…
— А не понимаешь, и замолчи! — приказала тетя. — Господи, за что мне такое наказание?! За что мне такой позор?!
— Да какой позор?..
— А такой!.. — перебила она. — Хотела за чужой счет в рай въехать? Не вышло! И не выйдет! Матери ничего, а дочери — все! Это тебе, чтоб знала свое место! Где это видано, чтобы дочь бриллианты получила, а мать — шиш?! А?! Вот и сиди теперь со своими стекляшками, кусай локти, знай, что и тебя бабушка-то надула! Ничего тебе не оставила, один пшик! А ты губы раскатала на дармовые деньги! Какая!.. Бриллианты у нее! Видали?