— Светка?! — ахнула Настя.
— О чем могла идти речь? Я подумал было, что о работе, потому что ни на какие серьезные дела у вашей Светы духу не хватит, но потом оказалось, что она работает в архиве, а там вообще никаких дел нет, ни серьезных, ни несерьезных.
— Господи, Светка?! — повторила ошеломленная Настя.
— Момент пятый. Владик сохранил всех старых друзей, то бишь сынков некогда высокопоставленных папаш. Они все процветают, по крайней мере, по Светиным меркам. Если Владик околачивается возле них, значит, у него есть какие-то деньги, или он оказывает какие-то услуги. Если у него есть деньги, то откуда? Из газеты про рок-н-ролл? В таких местах платят от силы полторы сотни. Если услуги, то какого рода? Ты не знаешь, он водит машину?
— Нет, по-моему.
— Раз не водит, значит, использоваться в качестве шофера для поездок к любовницам не может.
— В качестве шофера? — переспросила Настя.
— Ну конечно, — сказал Кирилл спокойно. — Водитель — это почти член семьи. Он знает, во сколько шеф ушел, во сколько пришел, сколько выпил, куда ездил и сколько там пробыл. Иногда это удобно для шантажа. Когда есть жена, например.
— Черт тебя побери, Кирилл.
— Момент последний, самый сложный. А может, и самый простой. Соня. Ты не знаешь, в истории с уголовником бабушка была на ее стороне или на стороне семьи?
— Ну… конечно, она была в ужасе. Она что-то про честь фамилии твердила, про женскую гордость, про то, что бросаться на первого встречного — недостойно. Это был, наверное, единственный случай, когда она была солидарна с тетей Александрой.
— Тогда вот тебе и мотив, — сказал Кирилл и потушил в пепельнице сигарету. — Ты только пока не пугайся.
— Ка… какой мотив? — запнувшись, спросила Настя.
Ей вдруг стало страшно и стыдно: она лежит голая в пятьсот седьмом номере «Рэдиссона» и слушает рассуждения чужого мужика о том, что кто-то из ее семьи может быть замешан в убийстве. Она села, придерживая на груди одеяло, и решительно обмотала его вокруг себя.
— Ваша Соня человек волевой и страстный. Она спасла семью от голодной смерти. Она уговорила Владика не бегать за отцом. Она заставила его угомониться, когда дело дошло до милицейского отделения. Она все тащит на себе и носит платья образца семидесятых годов. Она ненавидит свою мать.
— Она ей жизнь посвятила, а ты говоришь — ненавидит!
— Посвятила потому, что так понимает свой долг. Если она поймет, что ее долг в чем-то другом, ее будет не остановить. Зачем она отдала бриллианты оценщику? Зачем ей деньги так срочно, ведь она столько лет без них живет? Откуда у нее на пижаме собачья шерсть?
— Господи, какая еще шерсть! — пробормотала Настя с ужасом.
— Обыкновенная. Собачья.
— Может, у них на лестничной клетке собака, и Соня с ней дружит.
— У тети Александры аллергия. Если бы она один раз в жизни увидела, что Соня «дружит» с собакой, от Сони бы мокрого места не осталось. И от собаки тоже. Нет. Вчера или сегодня Соня куда-то ходила, где была собака. Утром за завтраком она отряхивала штаны, значит, ходила или ночью, или до завтрака. Муся приехала в восемь, и дом был закрыт. Встала Нина Павловна, мимо которой даже блоха не проскачет незамеченной. Выходит, Соня вернулась раньше. Куда она ходила?
— И куда?
— Я не знаю. Думаю, что к соседям, если у них есть собака.
— Нет никаких соседей, и нет никакой собаки.
— Настя, есть.
— Нет.
— Ладно. Нет. — Он помолчал, прикуривая следующую сигарету. — И еще.
— Как — еще? — спросила она испуганно.
— Я хочу посмотреть газету, в которой был напечатан портрет уголовника, который за ней ухаживал.
— Зачем?!
— Потому что я уверен, что не было никакого портрета и никакого уголовника тоже.
Настя смотрела на него, и ее рука, придерживающая одеяло, вдруг разжалась. Одеяло упало, и она нетерпеливо отпихнула его ногой.
Зазвонил телефон. Одной рукой Кирилл взял трубку, а другой поднял с пола одеяло и сунул ей.
— Да.
— Господин Костромин, это Юлия из бизнесцентра.
Кирилл перехватил трубку и нажал на телефоне громкую связь.
— Я слушаю, — сказал он.
— Очень сожалею, но «Милицейской газеты» в Интернете нет. — Голос гулко отдавался во всем телефонном теле, Настя завороженно смотрела на него.
— Очень жаль. А подписку нашли?
— Как раз об этом я и хотела сказать. Боюсь, что такой газеты вообще не было в девяносто восьмом году. В списках СМИ она не зарегистрирована. Может быть, вам нужна «Криминальная газета» или «Милицейские новости»? Есть еще «Милицейский журнал», «Петроградский милиционер» или «Новости милиции».
— Нет, — сказал Кирилл. — Спасибо.
— В названиях других изданий ключевые слова отсутствуют. Их не нужно смотреть?
— А вообще есть такая «Милицейская газета»?
— Есть. Она зарегистрирована в двухтысячном году. Это специальное издание московской милиции. В розничную продажу не поступает. Тираж — четыре тысячи экземпляров. Четыре полосы. Периодичность раз в две недели. Основное назначение — публикация нормативных актов.
— Большое спасибо, — поблагодарил Кирилл, глядя на Настю, — вы нам очень помогли.
— Счет записать на ваш номер?
— Да. До свидания.
Он нажал «отбой», взял Настю за локти и подтянул к себе.
— Видишь как. — Он заправил ей за ухо темную шелковую прядь. — Нет не только уголовника и фотографии в газете. Газеты тоже нет.
* * *На столе под желтым светом сильной лампы лежали в ряд четыре листа плотной бумаги. Два появились недавно, а два других были всегда.
Бумага была желтой и старой, очень толстой. Книга жалобно охала, когда из нее вырывали листы, как будто не хотела с ними расставаться.
Ничего не поделаешь, придется расстаться. Время пришло, и ничего остановить уже нельзя.
Почему они нашлись так поздно, эти проклятые бумажки?! Бумажки, на которые была потрачена целая жизнь!
За такие бумажки не жалко не только одной — не жалко двух десятков жизней.
Только бы понять, что они означают.
Но как?! Как это понять?!
Длинные пальцы прошлись по всем четырем листам, сладострастно чувствуя шероховатость и неровность старой бумаги. Самое главное, что они здесь, все четыре. А уж сложить головоломку как-нибудь получится.
Арабские письмена сложным орнаментом окружали нелепые картинки. На одной из них был фонтан в райском саду и невиданная птица, взгромоздившаяся на дерево. На другой — придворные в халатах и саблях, склонившиеся перед ханским ложем. Ладони сложены почтительно, на головах — чалмы. На третьей целомудренно обнаженная купальщица, боязливо оглядываясь, входит в озеро, а из-за дерева за ней подглядывает прекрасный юноша. На четвертой тот же юноша сражается со странным уродом, то ли пауком, то ли мухой размером с минарет, который нарисован тут же.
Как понять, что там, за этими картинками? В детстве старуха читала сказку о том, как из кусочков льда нужно сложить слово «вечность» и получить в свое распоряжение все богатства мира. Глупая девчонка вместо того, чтобы дать Каю спокойно сложить это всемогущее слово, стала рыдать и все испортила. Кай должен был вернуться с ней в чердачную каморку над улицей, к своей нищей бабушке и двум розам в горшках!
Господи, какая несправедливость! Всего-то и нужно было — сложить одно слово, и в кармане был бы весь мир, и в самый последний момент удача отвернулась от мальчишки.
Но он хотя бы знал, какое слово ему нужно сложить, а что можно сложить из четырех листов плотной арабской бумаги, на которых нарисованы купальщица, трон, дерево с птицей и паук?!
Что это может быть? Слово? Картинка? Предложение?
И на каком языке?
Длинные пальцы переложили листы. Теперь первым был ханский трон, затем дерево, затем паук и купальщица.
Может быть, это шарада? Обыкновенная шарада, какие раньше печатали в журнале «Наука и жизнь»?
До слова «вечность» один шаг. И никто, никто не помешает его сделать. Обратно, в нищету с двумя розовыми кустами в горшках, — нельзя.
Все, что угодно, только не это. Пусть даже смерть.
Оказывается, смерть — это очень легко. Старуха умерла, и стало свободно, очень свободно, и цель сразу приблизилась, и не нужно было ни на кого оглядываться, прятаться, бояться.
Никаких снов, никаких кошмаров, никаких угрызений совести — ничего. Только свобода и предвкушение счастья.
Листы снова переместились, арабские значки как будто насмехались, выстраивались странными рядами, и не понять было, что они скрывают.
Или это все-таки головоломка? Может быть, нужно разрезать картинки на части и складывать части? Но на какие?!
И надписи, надписи — что они могут значить?
Если в ближайшее время ничего не удастся выяснить, придется привлекать к этому делу посторонних. Привлекать, а потом — избавляться.