— Я сегодня с утра косил траву, — объявил Сергей тоном толстовского героя и по-толстовски же мечтательно вздохнул, — это такая красота. Чувствуешь себя чудесно, солнце светит, травой пахнет, над головой…
— Небо, — подсказал Кирилл. Ему было смешно.
— А? — переспросил очкарик растерянно.
— Над головой небо. Или я ошибаюсь?
— Нет, это невозможно, — громко объявила тетя Нина, — Настя, я тебя прошу, отправь его обратно в город, или мы всерьез поссоримся. Надо же, как люди умеют пользоваться чужим несчастьем!.. А Юля с Димой куда смотрят? Я должна сегодня же поговорить с Димой. Что это еще за беда на нашу голову!
Кирилл подмигнул растерянному арабисту, приткнул свою чашку на темный буфет, взял Настю за бока и одним движением пересадил из кресла на широкие перила, лицом к заливу и спиной к семье.
— Смотри, там какой-то корабль, — сказал он и дунул ей в шею, — здоровый. Вы не знаете, Сергей, здесь ходят военные корабли?
Очкарик сошел с крыльца и стал послушно смотреть на залив.
— Сторожевики, бывает, ходят. Мы с Настеной однажды утащили дедов бинокль на залив и целый день в него смотрели.
— В шпионов играли, — добавила Настя и сбоку посмотрела на Кирилла, очень близко.
Он слышал запах ее духов, ненавязчивый и прохладный, ее волосы лезли ему в нос, и было приятно, что он стоит так близко — руки на перилах, по обе стороны ее бедер, — и она не пытается вывернуться, как тогда, в комнате, когда он понял, что если он ее не поцелует сейчас же, то с ним обязательно что-нибудь скверное сделается.
— А потом мы его утопили, — сказал вдруг Сергей и засмеялся, — я имею в виду бинокль.
— Ты зачем-то полез с ним на камень и уронил, — перебила его Настя, — а там довольно глубоко…
— …и мы потом ныряли по очереди, но так и не нашли…
— …там не только глубоко, там ил и ничего не видно…
— …и мы решили, что домой не пойдем, а ты стала реветь и сказала, что хочешь домой, а я знал, что мне попадет больше, потому что я старше.
— И мы все рассказали Зосе Вацлавне, помнишь? Бабушке боялись, а ей рассказали. Это домработница, — объяснила Настя Кириллу, хотя он прекрасно помнил, что это домработница. Объясняя, она слегка поворачивала голову в его сторону, так что ее губы почти касались его щеки, и в голове у него становилось как-то тяжело и пусто.
— Зося Вацлавна долго ахала, поила нас чаем, и мы вместе придумывали, что мы наврем бабушке, — подхватил Сергей.
— А бабушка сказала — ах, что за ерунда! Мне вовсе не нужен этот бинокль, я в него ничего рассматривать не собираюсь, а вот вы остались теперь без бинокля!
— Если бы я его утопила, — вдруг неторопливо произнесла Света, — она бы меня на порог не пустила.
— Муся, почему я не могу дозвониться до города?
— Межгород не соединяется, Нина Павловна. Здесь так иногда бывает.
— Мам, куда ты звонишь? — спросил Сергей, не отрываясь от залива.
— Настиным родителям, разумеется.
— Они сейчас приедут, теть Нин. Ты все им скажешь лично. Только Кирилла я все равно никуда не отпущу. — Это было сказано так решительно, что Кирилл слегка отстранился и посмотрел на нее.
Она в самом деле не хочет, чтобы он уезжал, или продолжает игру в сыщиков и воров?
— Я никуда и не собираюсь, — пробормотал он и, не удержавшись, сунул нос в ее волосы. В последний раз женские волосы всерьез занимали его, когда он познакомился с Луной. У нее были длинные слабые платиновые пряди. Ничего общего с Настиными, темными и гладкими, похожими на прически на египетских фресках.
— Ужин будет в семь часов, — объявила Муся. Сериал «Быт помещика» шел полным ходом.
— Накройте, пожалуйста, в доме, Мусенька, — безразлично велела Света, — здесь вечером противно.
— Сами накроем, — заявила Настя и все-таки вывернулась от Кирилла. — Теть Нин, вы привезли мясо?
— Конечно, — ответила та как ни в чем не бывало. Как будто не она только что организовала и провернула маленький поучительный спектакль для племянницы и ее ухажера, — в холодильник не клала. Оно в раковине на кухне.
— Делаем барбекю, — объявила Настя. — Сереж, доставай барбекюшницу, Свет, ты моешь овощи, а мы с тетей Ниной…
— Я понятия не имею, где она, — немедленно заныл арабист, — в прошлый раз Влад, а в этот раз…
— В этот раз ты, — приказала его мамаша, — тебе поможет молодой человек. — Кивок головой, подбородком вперед, в сторону Кирилла.
— Молодой человек поможет, — согласился Кирилл.
Настя, ее тетка и двоюродная сестрица живописной и вполне миролюбивой группкой устремились куда-то внутрь дома, где мелькала неутомимая Муся и откуда сразу послышался звон посуды, шум льющейся воды и, кажется, даже смех, а Сергей, хлопая себя по карманам, очевидно, в поисках каких-то ключей, пошел вдоль дома и пропал из виду.
Финский залив свинцовой лужей блестел между деревьями, прямо перед глазами. Кирилл залпом допил остывший кофе, очень крепкий и очень горький.
Гадость какая.
Кто из них мог убить? И мог ли вообще?
* * *Под вечер прибыла еще одна небольшая толпа родственников.
Настины родители были странной парой. Он — добродушный разговорчивый толстячок, в меру лысый, в меру румяный, в меру приветливый и всегда готовый к услугам. Его жена оказалась сдержанной дамой с прической, явно сделанной в парикмахерской, и в шелковом костюме, который никак не вязался с жаркой воскресной вольницей.
Улыбнулась она, только когда увидела Настю.
— Мам, почему вы так долго?
— Отец поехал по каким-то гаражным делам и опоздал. Все как обычно. Как вы тут?
— У нас все нормально. Мама, это… Кирилл.
— Добрый день, — сказала Настина мать совершенно равнодушно и посмотрела на него Настиными глазами.
— Добрый день, — ответил он неловко. Как будто и в самом деле был претендентом на руку и сердце, привезенным для знакомства с семьей.
— Дима, в багажнике сумки. Молоко отдельно, не забудь про него.
— Я все достал, тетя Юля! — прокричал из-за кустов Сергей. Он ожесточенно размахивал картонкой над едва тлеющими углями. С той стороны клубами валил белый, вкусно пахнущий дым. — Поставил на крыльцо!
— Нужно убрать, — сама себе сказала Настина мать, — и молоко достал?
— Да, по-моему…
— Дим, посмотри, где молоко?
— Какое молоко?
— Ах, господи.
— Мам, молоко на крыльце. Пошли, отнесем все!
Тут Настя с матерью неожиданно поцеловались и пошли к дому.
— Юля, это неприлично, — сразу же заговорила на террасе невидимая Нина Павловна, — мы вас с утра ждем. Что такое-то? Это вечная история, как какие-то дела, так вас никогда нет!
— Добрый вечер, Нина.
— Добрый вечер. Я целый день пытаюсь вам дозвониться.
— Дима был в гараже, а я сегодня ездила на работу. У нас цейтнот.
— Да боже мой, какой еще цейтнот в аптеке! Ты видела этого? Которого привезла твоя дочь? Мы все в ужасе.
— Я все слышу, — предупредил Кирилл с лужайки. Выглянула Настя, у нее было расстроенное лицо.
— Не обращай внимания, — сказал он, тоже чтобы все слышали, — так принято. Когда к даме приезжает кавалер, его принято обсуждать. Он должен всем не нравиться. Это залог успеха.
— Кирилл, на самом деле они вовсе ничего такого не имеют в виду.
— Я не понимаю, почему ты должна еще и оправдываться! — поддала пару Нина Павловна. — Юля, нам надо серьезно поговорить!
— Хорошо, — издалека обреченно согласилась Юлия Витальевна, — давай поговорим. Только не надо Насте действовать на нервы, ей и так трудно со всеми нами.
— Понятия не имею, как нужно жарить мясо на этой идиотской решетке, — пожаловался Сергей, появляясь на лужайке, — по-моему, чем больше я его жарю, тем больше оно сыреет.
— Это противоречит закону сохранения энергии, — сказал Кирилл, не поднимаясь с места. Отсюда ему было все видно и более или менее слышно, и он не хотел уходить, даже ради жареного мяса.
Сергей улыбнулся.
— Вы физик?
— Нет, — сказал Кирилл, насторожившись.
— А закон сохранения откуда?
— Из школы.
— А в какой школе вы учились?
Кирилл учился в 186-й школе города Москвы.
— Я учился в интернате на улице Савушкина, — быстро соврал он.
Там и вправду учился один из его многочисленных братьев, которого в восьмом классе неожиданно признали талантливым, и родители моментально определили его в физматинтернат. Брат без потерь окончил интернат и потом еще высоконаучный и очень сложный институт, и теперь прозябал в подмосковном НИИ в должности старшего научного сотрудника, клял проклятых капиталистов, отнявших у него науку и веру в светлое будущее, на работе бывал с двух до пяти, кропал статейки в авиационные журнальчики — играл сам с собой в гения, обойденного судьбой и задавленного жизненными обстоятельствами.