Разглядев меч у бедра намечаемой жертвы, юнцы сочли за лучшее нырнуть обратно, и поступили весьма благоразумно: продрогший и обозленный на собственную немочь Феликс церемониться бы с ними не стал, надолго отправив каждого в клинику для малоимущих. Он даже пожалел, что инцидент не состоялся. А в остальном его прогулка протекала без происшествий, если не считать таковым появившуюся хромоту и острые уколы боли в правом колене.
Поначалу боль была достаточно незначительной, чтобы ее можно было игнорировать, но когда Феликс добрался до Троллиного моста, проклятое колено начало причинять ему беспокойство. Позади была только половина дороги, а впереди его ожидал подъем по крутым улочкам Верхнего Города, и Феликс решил устроить передышку.
На мосту туман сгустился до состояния киселя. Перила от осевшей на них влаги были осклизлыми на ощупь, а над рекой, густой и черной, как смола, курились смахивающие на призраков клочья серой мги. Река катила свои тяжелые от грязи воды неспешно и лениво, с монотонным журчанием разбивая их о каменные быки моста. От быков пахло плесенью.
Опершись на перила, Феликс почувствовал себя измочаленным. Банкет утомил его сильнее, чем он ожидал, а беседа с Патриком и Себастьяном разбередила ненужные воспоминания и даже эмоции, которые он привык считать давно перегоревшими. И вообще День Героя выдался слишком длинным и слишком шумным для старого усталого героя; и самое обидное, что этот день еще не кончился. Дома его ждали полтора десятка гостей Йозефа — не друзей, а «нужных людей», для которых Феликс был чем-то вроде грифона в зоопарке — диковинка, достопримечательность, реликвия ушедших времен; редкий зверь, случайно перенесенный в мир, не имеющий с ним ничего общего… Возвращаться не хотелось. Не хотелось садиться за стол, пить во здравие и на брудершафт, рассказывать о подвигах… Не хотелось, и все тут.
Лучше стоять на мосту и смотреть на воду, ожидая, когда утихнет боль в ногах, и дыхание перестанет вырываться из груди с простуженным сипом, чтобы превратиться в облачко пара, и пройдет покалывание под ребрами, и сердце вернется к нормальному ритму… И это все — из-за одной мили пешком! Уму непостижимо…
«Ничего-ничего, — успокаивал себя Феликс. — Это даже полезно. В терапевтических целях. Дабы не отрываться от реальности. Одна прогулка пешком, и тяга к совершению подвигов сменяется желанием погреть кости у камина… Чертов Огюстен! Все, больше никакой ностальгии по прошлому. Отныне и впредь я буду возвращаться только домой — к повседневной скуке, ценить которую дано только героям. Осталось только доковылять до этого самого дома и вынести полтора десятка потных рукопожатий, фамильярных похлопываний по плечу и пьяных слюнявых поцелуев… Тоже ведь подвиг, в каком-то смысле!»
Однако было еще кое-что, что препятствовало возвращению в скучную и размеренную жизнь. Маленькая заноза в памяти, засевшая там после разговора с Сигизмундом. Отодвинутая на задний план миротворческими заботами Феликса на банкете, сейчас она напомнила о себе, пробудив смутное предчувствие где-то в области груди.
Феликс извлек портмоне и достал из потайного кармашка полученный от Сигизмунда ключ к фолианту. Точный дубликат этого ключа сейчас лежал под развалинами замка Каринхале… Стало быть, ключ не только открывает книгу. «Я мог бы и сам догадаться, — подумал он. — „Сувенир из Нюрнберга“… Старый ты перестраховщик, Сигизмунд. Ну на кой оно мне?»
Он покачал ключ на ладони, и ему вдруг очень сильно захотелось швырнуть его в реку. Феликс даже представил себе тихий всплеск, с которым маленький серебряный ключик упадет в воду, унося с собой все то, чему полагалось оставаться в прошлом.