Потом он схватил Настю за локоть.
– Пошли.
Она уже второй раз шла по длинному холодному коридору, и этот второй раз был таким же страшным, как и первый. Настя старалась не думать о
том, кто же издает эти звуки – прокрадывающиеся в уши, не смолкающие ни на секунду шуршание и скрежет.
– Крысы, – любезно пояснил Ключник, уверенно вышагивая вперед. – Совсем распоясались, гады.
Что-то хрустнуло под ногами, и Ключник на ходу пробурчал:
– Потому что надо уступать дорогу старшим…
Настя глубоко вздохнула.
2
Однажды вечером я решила навести порядок в своей жизни. То есть написать завещание. Не то чтобы я собиралась после этого сигануть с балкон
а… По крайней мере, не в тот день. Может быть, как-нибудь попозже, на неделе. Я взяла чистый лист бумаги, ручку, задумалась…
Короче говоря, из этой затеи ничего не вышло. Моя жизнь не могла быть организована даже на бумаге.
Тем более я представила, что когда люди прочитают завещание, то начнут говорить в мой адрес что-нибудь типа: «Ну и дура!» А я-
то им уже ничего ответить не смогу. И это всегда неприятно. Я представляла, что стою где-
то там, в раю, вся такая в белых одеждах, как за звуконепроницаемым стеклом, стучусь в него и ору сверху, с неба…
Но никто из живых меня не слышит.
А потом мне объяснили, что и неба-
то никакого нет, и белые одежды мне не светят. Так что затея потеряла всякий смысл. Насчет неба меня просветил Иннокентий – кто же еще?
Помню, он сидел в кресле в своем номере на двадцатом этаже, запрокинув голову и прикрыв глаза так, что было непонятно –
спит он или же просто выражает презрение к окружающим. В роли окружающих была я.
–Кеша, – спросила я, – а рай есть?
Он вздохнул, и около рта возникло облачко пара. С отоплением, напомню, мы простились в феврале. Я сижу в трех свитерах, а этот мерзавец –
словно на пляже в бархатный сезон.
–Рай, – сказал Иннокентий скрипучим голосом привередливого учителя, – это художественная литература. Как и ад.
–Ты уверен?
–Понимаешь, было бы смешно, если бы я вдруг заинтересовался вопросами жизни после смерти. Мне-
то ведь это совсем ни к чему. Но я встречался с парой специалистов, и они мне объяснили, что и как.
–То есть? – спросила я.
–Даже не надейся.
–Никаких райских садов? Никаких белых одежд? Никакой райской музыки?
–Жаль тебя расстраивать, но…
–Вот дерьмо-то, –
наверное, слишком эмоционально сказала я. Иннокентий повернулся ко мне и сочувственно улыбнулся. Однако утешили меня не его ровные белые з
убы, а то, что я мимоходом поймала Иннокентия на вранье. Точнее, на приукрашивании действительности. Он сказал, что встречался с парой спец
иалистов по вопросам рая и ада, а это ведь брехня, потому что встречался он только с одним специалистом. Других просто нет.
Вранье это было таким бессмысленным, почти детским, что я не выдержала и спросила:
–Кеша, зачем это тебе было нужно?
–Привычка, – коротко сказал тот.
Его привычкой было пускать пыль в глаза юным девам
(я подхожу под это определение весьма относительно, но Кеша не формалист); моей привычкой было стучаться в неправильные двери.
Что характерно, мне всегда открывали.