– Сними заклятье. Тогда мы позволим тебе жить. – Прямо у горла волшебника сверкнула сталь. Наблюдающий Фереальв усмехнулся.
– И без глупостей, господин коллегиант, – с приятной улыбкой добавил Разыскивающий Роллэ. – Я всё равно успею раньше. Один на один вы никогда не могли одолеть нас.
Лицо у чародея перекосилось, он скрипнул зубами, однако очень быстро овладел собой.
– Ваша взяла. – Он говорил ровным, почти бесстрастным голосом. – Смерти я не боюсь, но жить всё равно надо. Слишком много несделанного. Некрополис…
– Твои дела, навсинаец, нас не интересуют, – грубо оборвал его Фереальв. – Освободи Гончую, и можешь убираться. Жалкая жизнь насекомого, подобного тебе, не стоит даже того, чтобы её оборвать.
– Ка-акое благородство, – попытался усмехнуться чародей, но губы его предательски дрожали.
– Здравый расчёт, навсинаец, ничего больше, – пожал плечами Роллэ. – Ну, дхусс, выполнили мы твоё условие? Теперь ты готов предстать перед Мудрыми?
– Буду готов, когда мы выберемся на поверхность и Гончая действительно окажется на свободе, – невозмутимо парировал Тёрн.
– Тогда идём. – Фереальв вновь снизошёл до понятной Алиедоре речи.
– Ты… оставишь… его в живых? – просипела Алиедора, растирая помятое горло и указывая на сжавшегося мага-навсинайца. – А, Тёрн?
– Оставлю, – мрачно кивнул дхусс. – Совершенно незачем плодить трупы и ненависть. Пусть живёт.
– Но он же…
– Он человек, он живой и безоружный.
– И прикончит тебя при первой возможности!
– У него их было предостаточно. Однако же я жив.
Фереальв нахмурился, качнул клинками.
– Идём. – Тёрн взял Гончую за руку. – Я дал слово за нас двоих.
– Но я-то никакого слова не давала! – зашипела доньята.
– Я не склонен недооценивать тебя, Гончая, – чуть нараспев проговорил Роллэ. – Ты пойдёшь с нами. Если не хочешь вновь испытать на себе мою магию.
– Идём, Алиедора. Слово надо держать. Даже такое.
– Чушь, бред, глупости! – взвилась Алиедора. – Да я никогда…
Роллэ обернулся к ней обманчиво-ленивым движением, взглянул прямо в глаза, и каменный пол вновь бросился навстречу доньяте.
* * *Дигвил Деррано ехал на юг, к побережью. Здесь, в дальних краях, где Свободные королевства и море Тысячи Бухт почитались незнаемыми, почти что сказочными, осень наступала медленно и робко. Даже ночи были ещё тёплыми.
Спасибо навсинайским магам, одежда на молодом рыцаре если и не полностью соответствовала его происхождению, то, во всяком случае, не была и лохмотьями. Пусть нет ни припасов, ни оружия, но это Дигвила не волновало – всё необходимое он добудет. Не мытьём, так катаньем, как говаривала его кормилица.
Куда ехать, он примерно себе представлял – не зря же столько времени в Навсинае Дигвил от скуки изучал земленачертание. Самалеви, один из портов невдалеке от переправы Рорха. Правь на полдень, благородный дон, и непременно наткнёшься на какой-нибудь тракт.
От навсинайского пограничья и древних врат, где разыгрались недавние события, на юг убегала узкая полузаброшенная дорога. Пользовались ею редко, и это было понятно: на запад, к переправе, вёл прекрасный замощённый тракт. Здесь на закат вытянулся длинный язык владений Державы, захватывая по большей части густые предгорные леса. Побережье оставалось «свободным», и молодой рыцарь – а в будущем, хочется верить, полноправный сенор! – понимал почему. Удержать в повиновении труднее, чем завоевать; а когда все силы Державы отнимало противостояние с Мастерами Смерти, до Вольных городов юга руки так и не дошли. Их проще было привязать другим – пошлинами, договорами «об охране», правом склада, выгодными заказами от господ коллегиантов на, скажем, редкие магические реагенты.
Конечно, и Самалеви, и Решам, и Драллекс кишмя кишели прознатчиками и осведомителями Высокого Аркана, тут у Дигвила не оставалось никаких иллюзий. Но его вполне могли счесть погибшим; во всяком случае, едва ли его хватятся так быстро. Пока хватятся, пока разошлют циркуляры… он будет уже далеко.
Да, дорога неблизка. Да, придётся попоститься. Зато жажда мучить не будет – с гор на юг текло множество рек, речек и речушек, не говоря уж о ручьях и ручейках. Хуже с гайто – придётся скакуну перебиваться чем попадётся.
Надо бы всё-таки хоть чем-то вооружиться. После недолгого размышления Дигвил спешился, сошёл с дороги и тотчас провалился по щиколотку: южный лес щедро укрывал землю густым слоем гниющих листьев. Меж ветвей и стволов паучьей сетью тянулись пожухлые лианы; сам воздух, казалось, застыл, пропитавшись серо-коричневой пылью.
Дигвил поморщился, он таких мест не любил; в Долье подобных «ведьминых поместий» почти и не осталось, горные чащи были слишком важны. Там валили лес, таскали брёвна, ставили рудные мельницы и прочее; а здесь всё осталось первозданным, исходным, словно людям от здешних мест вообще ничего не было нужно.
И всё-таки невдалеке от дороги отыскался родник, весело булькавший меж двух замшелых валунов. Дигвил напился сам, напоил коня, потом, приглядевшись, выломал себе увесистую дубину – всё лучше, чем с голыми руками.
За всеми этими обычными для любого путника делами он прятал самый главный вопрос, боялся сам задать его себе: как добираться домой? Кратчайший путь лежал через Навсинай, однако Дигвил пока ещё не выжил из ума. Значит, только морем, через какую-то из южных гаваней до Вольных городов, и уже оттуда – через Гиалмар к северной оконечности моря Тысячи Бухт. А там он уже будет почти что дома.
Почти что.
Что ж, дорогу осилит идущий.
…К вечеру в животе у Дигвила бурчало так, словно там устроилась целая артель гномов, не получившая обещанного бочонка с пивом.
Ничего-ничего, тебе полезно, зло подумал Дигвил, косясь на собственное брюшко, отросшее за время навсинайского сидения. Гайто взглянул на наездника, как показалось рыцарю, с укоризной: ездить на мне ездишь, а как насчёт покормить, новый хозяин?
Ночь спустилась по-южному быстро, и Дигвил свернул на первую попавшуюся прогалину, мало-мальски чистое место. Здесь предстояло ждать утра.
Ни огня, ни одеяла, ничего. Пришлось довольствоваться кое-как набросанной кучей относительно сухой листвы, предварительно убедившись, что никто многоногий или острожвальный не претендует на то, чтобы разделить сие ложе с ним, Дигвилом.
Ночной лес, как ему и положено, жил собственной жизнью – что-то хрустело, потрескивало, перекликалось скрипучими голосами и вообще всячески старалось, чтобы устроившийся на куче листьев человек вспомнил бы побольше страшных кормилицыных сказок.
Что сейчас с ней, с Алиедорой? Дигвил несколько раз повторил себе: мол, наши дороги разошлись окончательно и бесповоротно, предоставь Гончую её судьбе; однако – не получалось. Скромная воспитанница, наречённая невеста, на краткие часы – жена его непутёвого братца, беглянка, которую, казалось, будет совсем нетрудно вернуть «домой».
Предлог для набега. Повод к войне. Камешек, сорвавший всесокрушившую лавину, после которой Долье стало вотчиной Мастеров Смерти, а его король сменил престол и столицу, усевшись на шатком меодорском троне. И она, Алиедора, – Гончая. Гончая, спасшая его от участи, что хуже смерти, – против воли Дигвил не мог не вспоминать об этом снова и снова.
Что потом? Или это была их последняя встреча?..
Мрак сгущался, Дигвил ворочался на расползающейся груде листьев, не в силах забыться. И, наверное, именно потому вовремя уловил слабый, едва ощутимый кисло-металлический запашок, сочащийся, казалось, прямо из-под земли.
Дигвила подбросило, он метнулся к стреноженному гайто, упал на колени, распутывая узел. А земля уже набухала, набухала совсем рядом, чуть дальше от дороги, и вокруг растущего бугорка во все стороны разливался знакомый всем от мала до велика запах наступающей, готовой к прорыву Гнили.
Гайто дико закричал – именно закричал, едва не опрокинув Дигвила. Узел наконец поддался, молодой рыцарь взлетел в седло: скакун не нуждался в понуканиях. Ветер ударил в лицо, наездник пригнулся к чешуйчатой шее; ну, выноси, милый, на тебя теперь вся надежда!
Он не задумывался, конечно, почему Гниль прорвалась так близко. Это случалось в разных местах, на сей раз вот просто не повезло. Он так думал – или ему хотелось так думать. Оно выходило спокойнее…
Ночная дорога рванулась навстречу, Гончие уже успели подняться, небо, по счастью, оказалось чистым, облака, словно почувствовав нужду беглеца, поспешили разойтись. За спиной нарастало шипение, словно тысячи тысяч змей вырвались на свободу, кислое зловоние лезло в ноздри, несмотря на дувший навстречу беглецу ветер.
А потом шипение исчезло, сменившись сухим шелестом тысяч и тысяч ног. Жёлтые твари хлынули из лопнувшего нарыва сплошным потоком, словно едкий гной из гниющей раны, разливаясь окрест.
Дигвилу повезло, несказанно повезло – нарыв ещё только стягивался, ещё копилась под землёй жуткая истребительная отрава, а он, Дигвил, уже стремглав мчался прочь от проклятого места.