– Еще бы. Тебе повезло, что я не согласился. Не видать бы тебе сейчас ресторана как своих ушей.
С полминуты они молчали. Корсак курил, при каждой затяжке слегка откидывая назад темноволосую голову. Красноватый свет лампы падал на его худую щеку и нос – тонкий, с небольшой горбинкой, придававший журналисту сходство с небольшой хищной птицей.
– Что, все действительно так плохо? – спросил наконец Фаворский.
– На этот раз да, – ответил Глеб.
Рыжеватые брови ресторатора слегка приподнялись:
– Карты?
Глеб стряхнул с сигареты пепел и кивнул.
– Сколько? – поинтересовался Фаворский.
Глеб достал из кармана авторучку, намалевал на салфетке цифру и придвинул ее к Виктору. Тот глянул на салфетку и усмехнулся красными, мягко очерченными губами:
– Не так уж и много.
Глеб дернул плечом:
– Согласен. Но я совсем на мели. Сможешь помочь?
– При себе у меня таких денег нет, – задумчиво проговорил Фаворский. – Приходи завтра вечером, часов в семь. Сможешь?
– Да, – ответил Глеб. И сухо добавил: – Спасибо.
– И не забудь заплатить за выпивку, – сказал Фаворский, приподнимаясь со стула. Тут глаза его блеснули, как бывает у человека, в голову которому пришла неплохая идея, и он снова сел. Посмотрел на Корсака и сказал: – Слушай, Глеб, окажи мне ответную услугу.
– Для тебя все, что угодно, моя радость, – заверил Глеб.
– Дело, в общем-то, плевое. Можешь подержать у себя пару дней одну вещицу?
– Вещицу? – Корсак почесал пальцем переносицу, изображая задумчивость. – Почему нет? Только если это не тот древний комод, который ты купил вчера на аукционе.
– Все-то ты знаешь, – усмехнулся Фаворский. – Не волнуйся, вещь небольшая. Это картина.
Темные брови Корсака слегка приподнялись:
– Картина?
Фаворский кивнул:
– Да.
– Гм… – Глеб снова почесал переносицу. – Надо полагать, дорогая?
– Не дешевая. «Автопортрет со смертью» Гильрена ван Тильбоха.
Карие глаза Корсака мягко замерцали, как у голодного кота, увидевшего кусок масла. Он присвистнул:
– Не слабо. Фламандский мастер? Век этак… семнадцатый? – Глядя на ресторатора, Глеб насмешливо прищурил глаза. – Ты не боишься, что я ее продам? А на вырученные деньги закачу куда-нибудь на острова с парой смазливых девчонок?
Ресторатор улыбнулся – даже не улыбнулся, а слегка обозначил улыбку кончиками мягких губ, – и ответил:
– Не боюсь. Ты один из немногих моих знакомых, у кого еще осталось представление о чести и совести.
– Звучит неплохо, – одобрил Корсак. – Продолжай в том же духе, и я расплачусь от умиления.
– Это так, хоть ты и паясничаешь, – сказал Фаворский. – Ты и по морде мне тогда смазал из рыцарских побуждений.
Глеб пожал плечами и спокойно произнес:
– Люди меняются.
– Но не ты, – тихо сказал Фаворский.
Глеб отвел взгляд, немного помолчал, разглядывая пепельницу, потом снова покосился на ресторатора, вздохнул и сказал:
– Так и быть, тащи своего фламандца.
– Только, пожалуйста, будь с ним осторожней.
– Не бойся. Создам для твоего Тильбоха все условия. Уступлю ему свою постель, а сам лягу на кушетку. Ты доволен?
– Вполне, – кивнул Фаворский.
3
Глеб Корсак сидел за широким письменным столом и сочинял рецензию на новый детектив. Глянцевый журнал, для которого рецензия предназначалась, платил вполне прилично, и, подстегиваемые алчностью и азартом, смуглые пальцы Глеба энергично бегали по клавишам компьютера.
Закончив очередной пассаж, Глеб откинулся на спинку кресла и сунул в рот сигарету. Металлическая зажигалка сухо щелкнула. Корсак сладко потянулся, затем взял пульт и сделал музыку погромче.
Мысли его снова вернулись к странной просьбе Фаворского и к картине, стоявшей на полу в прихожей. Однако, не желая отвлекаться от работы, Глеб решил проявить стойкость и даже не сорвал с Тильбоха упаковку.
Некоторое время журналист сидел в кресле, сжимая в руке стакан водки с тоником и лимоном и, прикрыв глаза, наслаждался игрой Телониуса Монка. Рваное, прохладное звяканье клавиш отлично ложилось на тихие звуки ливня, доносившиеся с улицы.
Затем, вдавив окурок в пепельницу, Глеб сходил в кухню и сделал себе еще один коктейль. Немного водки, немного тоника и много-много льда. Неплохо было бы сдобрить напиток лимонным соком, но пожухлая половинка лайма, валяющаяся на подоконнике в ожидании встречи с мусорным ведром, для этих целей явно не годилась. Что ж, сойдет и так.
Вернувшись в комнату со стаканом в руке, Корсак снова сел за стол. Потягивая водку с тоником, взял с полки колоду карт, тщательно перетасовал и принялся раскладывать пасьянс. На несколько минут это занятие полностью его увлекло.
Бросив бубновую шестерку на семерку пик, Глеб удовлетворенно откинулся на спинку кресла и залпом допил коктейль. Настроение явно улучшилось. Он убрал карты на полку и, слегка помассировав пальцы, снова засел за работу. Еще несколько минут, и можно будет закончить.
По подоконнику монотонно постукивал дождь. Глеб мысленно перенесся в Венецию, где происходило действие романа. «Гондола рассекала черную воду лагуны, отражающую желтые фонари Fondamenta Nuove[1]. Дул холодный ветер, и главные герои, парень и еще более юная девушка, испуганно жались друг к другу, поглядывая на молчаливого гондольера, с угрюмой методичностью орудовавшего страшным веслом. Жить им оставалось не больше пяти минут…»
Пальцы Глеба снова забегали по клавишам ноутбука.
«В сущности, потусторонняя атмосфера Венеции – со всеми ее дворцами, словно бы сотканными из воздуха, и зеркальными отражениями вместо теней – вполне соответствует тому уровню душевного смятения, которое…»
Закончить громоздкую фразу Глеб не успел: звонок телефона отвлек его от работы. Корсак отъехал вместе с креслом от стола, снял трубку и прижал ее к уху:
– Слушаю.
– Глеб… – Голос Фаворского звучал из трубки взволнованно и хрипло. – Это Виктор. Никому не показывай картину, слышишь? И никому про нее не говори. Спрячь подальше и не доставай, пока я за ней не приеду.
– Как скажешь, – спокойно ответил журналист. – А что за канитель?
– Потом объясню. Никому, понял?
– Понял. Как насчет завтрашней встречи?
– Встречи?.. – Ресторатор выдержал паузу. – Все остается в силе, деньги ты получишь.
– Спасибо.
– Не за что. Спокойной ночи.
– И тебе того же.
Глеб брякнул трубку на рычаг. Задумчиво почесал пальцем горбинку на носу. Что еще за фокусы? С какой стати счастливчик Фаворский так переживает из-за картины?
Перед глазами у Корсака встала самодовольная физиономия ресторатора. Восемь лет назад тот был шустрым рыжим малым, старостой факультета, членом профкома и тому подобное. За восемь лет Фаворский заматерел, приобрел лоск и превратился в респектабельного бизнесмена, мецената, «коллекционера предметов роскоши» и любителя подводной охоты.
(Год назад Глеб писал заметку для журнала «Путешественник». Какая-то несчастная рыбина – не то барракуда, не то мурена – оказалась настолько глупой, что подставила бок под прицел подводного ружья Фаворского, и столичный журнал не мог не откликнуться на это феноменальное событие пространным очерком.)
Корсак снова придвинулся к столу. Включив радио, он стал вететь ручку настройки, пока не поймал «Радио-джаз». Из динамиков понеслись насмешливые и вычурные звуки трубы неунывающего Лестера Боуи.
Глеб ткнул окурок в пепельницу и продолжил работу.
Ночью Корсак долго не мог уснуть, все прокручивал в голове разговор с Фаворским. Он вспомнил взволнованный голос ресторатора и вообразил себе его лицо – бледное, с лихорадочно поблескивающими глазами и с тонкой, едва обозначенной улыбкой, более уместной на физиономии мертвеца.
Фаворский напуган – это ясно как божий день. Однако все, что Глеб до сих пор знал о своем бывшем однокашнике, доказывало, что этого человека не так-то легко напугать. Видимо, дело в картине. Что-то с ней не так.
Время от времени Глебу в голову приходила мысль сорвать упаковку, но каждый раз он сдерживал себя. Внутренний голос подсказывал, сделай он так – и назад пути не будет, он окажется замешанным во что-то, чего благоразумному человеку полагается избегать. И тогда уже бледнеть придется ему, а не Фаворскому. Как тогда давно…
Воспоминание о драке, случившейся восемь лет назад, потянуло за собой другие – те, с которыми Корсак боролся много месяцев, даже лет, прежде чем смог окончательно выкинуть из головы. Высокая темноволосая девушка с темными губами. Тонкие запястья, украшенные изящными золотыми браслетами. Девушка удивленно и недоверчиво смотрела на Глеба, затем запрокидывала голову и весело смеялась, сверкая белоснежными зубами.
Сколько времени ушло, чтобы убить память! А теперь они снова норовили овладеть воображением Глеба и отравить ему жизнь. Часов до трех Корсак ворочался в постели, вздыхая и злясь на себя за свою слабость. Потом уснул.