Отдай мне его!
Монах еще не совсем успокоился.
– Нет! Я знаю, что это тебя не остановит. Ты все равно найдешь и убьешь его…
Но я не стану твоим пособником!
– Умываешь руки, святой отец?! Как тогда?!
– Если пожелаешь, – холодно отозвался бенедиктинец.
Янош Лют вылетел из кельи едва не хлопнув дверью.
Отец Бенедикт не шелохнулся, только прикрыл веки: вразуми, Господи! Но ни предупреждать, ни останавливать не стал. Он никогда не пенял ни Богу, ни Дьяволу, но порой задавался вопросом такое уж ли благо суть свобода воли. Зачем Бог дал ее человеку, ибо если бы человек не получил ее, он во всяком случае не мог бы грешить… Ежели человек благо, и свобода воли дана ему что бы он вершил благо, отчего же человек использует ее для совершенно обратного? Благ ли сам человек изначально, и если нет – отчего Господь создал его таким?!
Отец Бенедикт с трудом перевел дыхание: ересь! Ересь и праздная игра ума! Потому и гибелен этот путь, что каждый желает блага, при этом понимая его по своему… ухитряясь идти стезею греха к Дьяволу, влекомый добродетелью и справедливостью!
Ни Иоханна Хоссера, непримиримого борца с нечистью, ни Яна он не оправдывал, – как и не осуждал… Но он был человеком, и не мог не испытывать горечи и скорби, когда думал об этом. Потому что знал – удел человеческий суть страдания, и длань Господня не минует тех, кто в гордыне своей осмеливается утверждать, что постиг Его замысел…
Раздосадованный и разъяренный Ян, едва не перекинулся прямо в келье. С трудом удержался и оттого, что бы бросится искать Хоссера немедленно. Месть местью, но умом он еще не повредился, да и каждое мгновение пребывания его в обители могло обернуться бедой, для единственного человека, которого он уважал и почитал…
Сказал бы любил, – да только к нежностям волколак приучен не был.
По всему этому, монастырь он покинул сразу же, – что с того, что ночь на дворе!
И – не удержался: обернулся едва не сразу возле стен. Это когда-то, он боялся своего зверя и с ужасом ждал полнолуния, еще не научившись контролировать метаморфозу. Но со временем пришло понимание, сколько возможностей дает ему двойная жизнь. Неоспоримых преимуществ вроде звериного чутья, острого слуха и нюха, силы, скорости и выносливости, возможности пробираться такими тропами, какие и не снились обычному человеку… А еще Янош просто любил своего зверя, и уже не представлял как можно обойтись без этого дикого пьянящего ощущения свободы.
И сейчас он мчался к лесу, выгоняя из себя человеческие ярость и злость, втягивая жадными ноздрями восхитительное волнующие переплетение ароматов: остывающей земли, выжженных солнцем трав, леса и его многочисленных обитателей…
Ян уже лениво потрусил вдоль неприметного ручейка, выбравшись из лога на поросший мхом камень, улегся, опустив голову на вытянутые лапы: все его существо, – от настороженных ушей до кончика хвоста – вибрировало в унисон с ночью и лесом.
Сердце зверя билось ровно и глубоко, становясь еще одной частичкой в величии мироздания, разум человека – возносил Творцу бессловесную хвалу…
Он уловил шорох – мышь – волк только повел ухом: он не настолько голоден. Где-то над ним пролетела сова – всписк – охота была удачной… Если бы Ян был человеком, – он бы улыбнулся.
Внезапно вдалеке раздался узнаваемый вой. И еще один… Волк поднял голову: в глубине души он жаждал и боялся встречи с себе подобными, но не привык бежать от своих страхов, встречая их лицом к лицу… с оскаленной пастью.
Вой повторился ближе и Ян поднялся: вот оно что… Он добавил свой голос к песне соперничества и желания – ответом была уважительная тишина. …Она была молода. В свете луны мех стройного тела отливал серебром.