Пулеметчик из последнего вагона дал длинную очередь над толпой – на прощание, и на всякий случай тоже. Трассирующая очередь поверх голов хорошо укрепляет если не боевой дух, то хотя бы дисциплину.
***
Полковник работал с картой. Инспектор молча сидел в углу, и его молчание нервировало полковника. "Шел бы ты к себе, что ли!" – думал он, но инспектор продолжал сидеть.
Наконец он встал, но не направился в отведенное ему купе, а принялся ходить взад-вперед, еще больше раздражая полковника. Тот, чтобы хоть как-то отвлечься, задал вопрос:
– Инспектор, вы не знаете, когда мне наконец укажут позицию, которую я должен занять? За то время, пока мы едем, можно уже войну выиграть, и проиграть тоже, а в эфире – тишина. Только коммерческие радиостанции, но они-то, наверное, и после конца света еще будут передавать, пока оплаченное рекламное время не кончится.
Инспектор пожал плечами:
– Это естественно. Режим секретности, радиомолчание. Ваш радист, надеюсь, тоже в эфир не выходит, только слушает? (Полковник кивнул.) Кстати, отдайте мне карту.
– Это еще почему?
– Потому что она секретная. Вашего уровня допуска я не знаю и не могу допустить, чтобы с секретной картой работал неизвестно кто. Тем более на моих глазах.
Инспектор потянулся рукой к листу, но полковник быстро отдернул его, сложил и сказал:
– Слушайте, я вашего уровня допуска тоже не знаю и не могу доверить секретную карту неизвестно кому! И скажите спасибо, что я вас вообще сюда пустил, в поезд!
– Спасибо, – сказал инспектор, – но карту отдайте.
– Не отдам, – сказал полковник. Он убрал карту к остальным листам в сейф, аккуратно его запер и решил для себя, что за ключом надо тщательно следить.
***
"Рзд. Диплодоки" – было написано на табличке, висевшей на стене бревенчатого домика. Прочитав надпись, полковник негромко усмехнулся: шутники, все-таки, эти путейские инженеры, которые придумывают станциям названия! Ерофей Павлович в Сибири, или Африканда на Кольском полуострове, по соседству со станцией Полярные Зори… А здесь вот – разъезд Диплодоки.
– Однако не вижу я пока ни одного диплодока, – сказал лейтенант Мережко, разглядывая станцию через триплекс. – Попрятались, носа не кажут.
– Вот пусть твои ребята их и разыщут, – сказал полковник. Отчаявшись дождаться указаний от командования, он принял решение с ближайшей станции выслать разведку. Обстановка была совершенно неясная. Указаний от командования не поступало, в эфире пусто, только коммерческие радиостанции гнали обычную пургу. Ночью в свете полной луны наблюдатель из зенитного взвода заметил самолеты, которые немного в стороне прошли параллельным с бронепоездом курсом – то ли наши направлялись бомбить противника, то ли противник только что отбомбился по нашим.
На прямо заданный вопрос: что сказал ему Главнокомандующий при очередном сеансе связи – инспектор ответил:
– Это секретная информация, полковник. Все, что нужно, вам сообщат в положенное время, а пока продолжайте выполнять ранее поставленную вам задачу.
Полковнику порой казалось: сам факт того, что страна ведет какие-то военные действия, тоже глубоко засекречен.
Через вентиляцию в вагон проникал запах дыма: то ли на разъезде недавно что-то горело, то ли кто-то топил баню. Бронепоезд остановился. Полковник потянулся к сейфу – достать карту, – но тут на КП явился инспектор. Открывать сейф при нем полковник не стал.
Инспектор пришел со своим "дипломатом": он явно собирался в очередной раз связаться с Главнокомандующим. Отпустить его одного полковник не решался, а послать с ним Мережко – выходило не по чину.
– Ставь задачу своим ребятам, и пойдешь с нами, – сказал полковник лейтенанту.
В станционном домике не было ни души. Кабинет начальника станции оказался заперт, что инспектора явно обескуражило. Мережко вознамерился взломать хлипкий замок штык-ножом автомата, но тут инспектор увидел в углу комнатушки, служившей подобием зала ожидания, титан с водой и рядом, на стене, розетку. Он устремился туда, на ходу открывая "дипломат", и замок остался цел.
Полковник в это время заинтересовался узкой лестницей, ведущей куда-то на чердак или в мансарду. Вдвоем с лейтенантом они поднялись наверх и наткнулись на дверь с табличкой "Радиоузел". Полковник толкнул дверь – она оказалась не заперта.
Внутри все выглядело так, как будто здесь только что был кто-то: окно открыто, сигнальные лампочки на аппаратуре горят, только все регуляторы громкости скручены на минимум. "Тоже, что ли, звукомаскировка?" – подумал полковник и на пробу повернул одну из ручек вправо. -…Несчастный случай! – бодро сообщил контрольный динамик, а затем из него понеслась разухабистая мелодия, никак не соотносящаяся с представлением о несчастном случае. После подобного вступления, подумал полковник, в самый раз будет какая-нибудь частушка на грани приличий. Он повернул еще один регулятор, и первые слова песни раздались одновременно из контрольного динамика и из большого репродуктора за окном:
– Вчера была среда, сегодня понедельник! А я опять стою без дела и без денег! Но на челе…
Услышать продолжение им с лейтенантом не дал инспектор. На слове "денег" он с криком ворвался в радиоузел и принялся щелкать тумблерами, крутить ручки, потом что-то сломал, и на середине строчки песня оборвалась.
– Что вы делаете?! – закричал он на полковника. – Вы же едва не выдали противнику план совершенно секретной операции, которую я только что обсуждал с Главнокомандующим!
– Какой операции? – оторопело спросил полковник.
– Операция "Колун". Сокращение продолжительности недели до трех дней: понедельник, вторник, среда.
– Но зачем?!
– Для дезинформации, главным образом, – инспектор разговаривал уже почти спокойно. – И для рационального использования рабочего времени в условиях войны. А у вас тут орет… И вообще, у меня сильное подозрение, что мы уже находимся на территории противника!
Лейтенант Мережко за спиной инспектора покрутил пальцем у виска, а полковник спросил:
– С чего это – на территории противника? Наша должна быть.
– Я не вижу здесь ни малейших признаков готовности к войне. В нашей миролюбивой стране этого просто не может быть! Противники же наши, наоборот, известны своей агрессивностью. Всё это указывает…
Полковник собирался возразить, но в этот момент на пороге радиоузла возник сержант-разведчик:
– Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу лейтенанту!
И, получив разрешение, доложил:
– Товарищ лейтенант, "языка" взяли!
– Так быстро? Где успели? – удивился Мережко.
– Тут, за сараями.
– Ведите в вагон, – распорядился инспектор раньше, чем полковник успел открыть рот. – Сейчас разберемся, на чьей мы территории!
***
"Языком" оказался мужичонка типично леспромхозовского вид, который охотно давал показания:
– Был леспромхоз. Вчера утром еще был. А после обеда налетели, разбомбили всё. Леса пожгли – тыщ пятнадцать кубов! А спишут, надо думать, все пятьдесят.
– Кто налетел? – спросил полковник.
– Наши, – ответил "язык".
– Какие это "наши"? – переспросил инспектор.
– Ну, наши! Ваши! Со звездочками, вот как на вашем же поезде!
Инспектор многозначительно посмотрел на полковника: а я что говорил? Полковник с сомнением покачал головой.
– А к войне у вас готовились? – спросил инспектор мужичка. Тот почесал в затылке, пожал одним плечом:
– Кто ж их знает? Готовились, надо полагать. Я ж говорю: сгорело пятнадцать тыщ кубов, а спишут пятьдесят. Если не больше. Куда ушли? Вот и выходит, что загодя знали.
Мужика вывели в соседнее купе и оставили под охраной солдата. Мережко тоже ушел, остались полковник с инспектором.
– В общем, ясно, что ничего не ясно, – подвел итог полковник.
– А этого куда? – спросил инспектор.
– На все четыре стороны, – ответил полковник. – Пусть катится.
– Не могу с вами согласиться, – сказал инспектор. – Отпустить его сейчас – значит, создать канал утечки информации к противнику.
– К какому противнику?! – с раздражением спросил полковник. – Где он, ваш противник?! Авиация бомбит своих, мы собак стреляем!..
– Спокойно, полковник, и до людей очередь дойдет. А противник – может, этот только прикидывается леспромхозовским? Может, он и есть…
Полковник мог привести десяток причин, почему мужичонка не мог быть противником, но не стал этого делать. Он только сказал:
– Ну, не с собой же его тащить! Пускай проваливает!
– Ликвидировать, – спокойно сказал инспектор. – Свой, чужой – все равно он в таком случае никому ничего больше не расскажет.
Полковник пристально посмотрел на инспектора, потом поднял трубку и позвонил во вторую батарею:
– Полещук далеко?
– Здесь Полещук, – ответил капитан Звягин.