В нашем поселке он появился только к концу прошлого круга. Что-то обменивал, о чем-то договаривался, и выглядел куда спокойнее и более взрослым, чем перед уходом. Семь лун жизни отшельником явно пошли ему на пользу. А потом я опять ничего о нем не знала весь сезон дождей. И вот теперь Золотце снова сидит в поселке у общего костра. Что ж, тем лучше, из племени он не изгнан, и моя новость его тоже касается.
— Ну вот, все здесь, подсаживайтесь поближе. Эй, Дикий! Слезь ненадолго с крыши.
— Чего такое случилось, Крадущаяся?
— Не случилось, но собирается. Я хочу сказать: Старший, Сучок, Дикий, Копуша, Сладкая, Гремучка — вам пора получать второе имя. Да и Золотцу через шесть лун будет четырнадцать кругов.
Сладкая подскочила на своей циновке, опрокинув чашку, толкнув ребят рядом:
— Обряд совершеннолетия! Ты сможешь его провести?
— Да. Я говорила с Туманной. Но она хочет, чтобы вы все показали, на что способны. Остальные тоже — через круг-два придет срок и для них.
Лицо ее засветилось:
— Что мы должны сделать?
— Гремучка хочет добраться до берега и найти отца для своего ребенка, а потом вернуться к Дикому, уже как иноплеменница. Вы должны помочь ей. Для этого потребуется сделать такую хитрую штуку, на которой можно туда доплыть…
7 луна 10903 круга от н.м. Дикий.
Золотце опять где-то отстал. Хотя его можно понять — восемь дней прочесывания леса и разглядывания деревьев надоели уже всем. И если Сучок за время поисков сделался каким-то злым и взвинченным, а Старший — еще более вялым и апатичным, то Золотце уже даже не делает вида, что ищет.
Вначале все показалось простым… Крадущаяся сказала, что ей требуются две прямых лесины. Одну назвала "мачта", а вторую — "гик". И выдала веревки, на которых узлами отмечены обхват и длина требуемых стволов. Палку поменьше, которая "гик", нашли на третий день. В узкой и глубокой расщелине скалы деревце тянулось вверх, к свету и идеально подошло под размеры на веревке. А вот "мачты" не нашлось ни там, ни поблизости… Раньше мне никогда не доводилось задумываться, как редко в лесу встречается хоть что-то прямое. А особенно — большого размера. Накануне Сучок предложил подняться ближе к вершине, в зону скал и разнотравья. И сейчас я пролезал сквозь заросли на порядочно заросшем склоне, когда он тронул меня за плечо:
— Смотри вон там…
Я обернулся. Внизу, на краю провала, дерево уцепилось за маленький клочок земли в окружении сплошных каменных осыпей. Одинокое и прямое, в сумраке скальной тени. Что ж, поглядим. Мы начали осторожно спускаться.
У земли ствол изгибался, выбираясь из расщелины, а выше тянулся ровно и прямо. Наконец-то.
— Подойдет оно нам?
— Давайте сначала повалим, а потом разберемся, — это Старший.
Мне вдруг стало жаль губить столь упрямое существо. Для Крадущейся — еще пусть, но не просто так. Слишком старательно оно цеплялось за маленькие кусочки почвы, которые каждый день грозили унести с собой осыпи.
Взяв мерную веревку в зубы, я полез наверх. Ветер крутился волчком, взвывая со стороны скал. Страшновато и неуютно.
— Если верить веревке, это она и есть, — я сполз вниз, привязав трос в верхней части ствола.
— Кто "она"? — это Золотце, появился в самый удачный момент, чтоб не отправили по деревьям лазить.
— "Мачта", умница ты наш. Мы ее нашли.
Найти это упрямое бревно — полдела. Сперва мы долго вытаскивали его из скального провала, стараясь сами не загреметь вниз, а потом волокли до берега еще пять дней, прежде чем смогли положить к ногам шаманки. Крадущаяся смерила длину "мачты" шагами, кивнула, подтверждая правильность выбора, и попросила очистить дерево от коры и повесить сушиться над обрывом, привязав лесину за тонкий конец. Вешали уже без меня, пол-луны блужданий по лесу сложились только в одну мечту: о легонько покачивающемся гамаке. Кажется, Гремучка на меня надулась, но я ничем не мог помочь… потому что спал.
Проснулся уже даже не утром — ясным днем. Обнаружил у очага готовую еду и совершенно пустой поселок. Куда все делись-то? После сытной еды выбираюсь за ограду поселка. А-а, вот они где! На небольшой полянке девушки и младшие ребята ваяют какую-то штуку из пучков стеблей тростника: укладывают их слой за слоем, выгибают, мажут какой-то густой желтой вонючей жидкостью из большого котелка. Гремучка моя здесь же.
— Что делаете, девочки?
— "По-пла-вок"… что такое — не знаю, не спрашивай. Крадущаяся объяснила, что и как делать, но не сказала, для чего. Вон рисунок еще нарисовала.
Смотрю на рисунок, что-то вроде каноэ с двумя задранными кверху носами. Да без места для седока. Цельное такое. Ага, вот зачем тростник загибать… чтобы концы вязанок вверх смотрели, ясно.
— А что вы палочками тростник придерживаете? Неудобно и долго…
— Как шаманка показала, так и делаем. Но долго, да. До вечера бы управиться.
— Нет, девочки, это проще по-мужски делать…
Я ухватил руками стебли тростника, выгнул их вдоль уже уложенных, перехватив веревкой.
— Давай, Гремучка, мажь! Мы сейчас живо управимся.
Управились и правда быстро, но руки оказались у меня по локоть в этой желтой жиже. Пахнет хоть и сногсшибательно, однако приятно — листьями. По привычке вытер руки о волосы на животе пониже пупка. На охоте, когда при разделке добычи измажусь, тоже всегда так делаю. Вроде: "Имел я всех зверей вокруг!" Потом вымоюсь, конечно. Ну вот, и эта штука липкая как кровь, я ее так же и вытер. Тут и сообразил, что не то делаю. Ладно, попрошу у Гремучки золы с мыльным корнем, да отмою. Только кажется, я не выспался еще после похода за "мачтой", клонит ко сну. Вздремну чуток, отмоюсь потом…
Я почувствовал, как по губам и подбородку стекает горькая, горячая жидкость. Кажется, в меня вливают какой-то напиток. Причем меня спросить забыли. Кто? какого змея?!
Глаза не хотят открываться. Ну уж нет! Сколько можно спать? С усилием разлепляю веки…
— О! Очнулся, — голос Гремучки, встревоженный почему-то. А где она сама?
— Очнулся, дурак!.. но дурак живучий.
А это Крадущаяся. Почему она ругается?..
— … Я же ничего не делал.
— Разговаривает!
— Угу, не делал. А кто ядовитый состав руками хватал? Да еще и вывозился в нем весь…
— Ядовитый? Так вот почему я сплю.
— Спит он, как же… Попробуй встань, раз уж "проснулся".
— И встану, чего тут пробовать.
Однако все оказалось не так просто. Руки, которыми я хотел ухватиться за край гамака, покрывала крепкая твердая корка. Крепкая? Для меня?! Я изо всей силы сжал кулаки… и чуть не взвыл от боли. Корка лопнула и слетела с кожи скорлупками, содрав вместе с собой и все волосы, которые покрывали руки. Даже слезы на глазах выступили, но я сдержался.
— Божежмой, какой сказочный идио-от! Подарочек, беги за мазью. А ты не шевелись и смотри, где у тебя корка крепко сидит, прежде чем дергаться.
— Где-где… где руки вытер, — и показываю пониже пупка и между ног.
— Н-да, влип ты, и к гамаку еще задницей приклеился.
Пробую пошевелиться. Похоже, Крадущаяся права, шевелюсь вместе с гамаком.
— И что делать?
— Что делать?.. Ацетона здесь нет, придется резать.
— Э-э… Я не знаю, кто такой Ацетон, но резать меня не надо!
— Да не тебя, а мех твой… — Крадущаяся подцепила ногтем край жесткой корки на моих яйцах и слегка потянула. Я поежился. — Гремучка, неси сюда самый острый нож, какой есть.
— Эй, эй, девочки, вы чего?!
— Замолчи! Ага, вот и ножик. Сам, говоришь, полировал? Ну и отлично. Смотри внимательно, Гремучка. Нам повезло, что этот грязнуля был достаточно потный и пластмасса у корней волос не прилипла. Поэтому вот так осторожно оттягиваем край и по одной шерстинке пе-ре-ре-заем… Ты поняла меня?
— Да, Крадущаяся. А вы, — это она остальным, которые окружили гамак плотными кольцом, — идите отсюда, не толкайтесь!..
Я успокоенно откинулся в гамаке и закрыл глаза. Хорошо, что срезать корку с меня будет Гремучка. Уж она-то постарается, чтобы моя мужская гордость осталась целой.
Она трудилась, высунув язык от усердия, освобождая мою переднюю сторону, почти полдня. А потом вырезала снизу кусок из гамака и, перевернув меня на живот, возилась еще почти столько же. И все это время непрерывно ругалась. Я и не знал, что моя лапочка знает столько сильных выражений, и иногда вспоминал "божежмоя" и Ацетона, представляя, кем они могли быть.
— Ну вот, вроде бы все. Вставай. Повернись. — И, наконец, безжалостно:
— Ты сейчас похож на плешивую больную обезьяну: лысый, красный, в пятнах. Чтобы к моему возвращению на остров успел обрасти взад! Ты понял? Я хочу вернуться к нормальному, мохнатому мужу, а не к чему-то непонятно лысому!
Она хочет вернуться! Она и правда хочет вернуться! А я-то думал, что Гремучка просто нашла предлог сбежать в более сильное племя и к взрослому опытному охотнику.