— А как же вы теперь? Фильм не сняли, к зачету по натуральной истории не готовы, неисправность блока индивидуального хронопереноса проморгали. Попадет?
Бренк и Златко не успели ответить, потому что Петр, сделав над собой усилие, произнес, глядя в землю под ногами:
— Вот что, ребята! Мы вас по дружбе просим: вы уж у себя не рассказывайте, что у нас видели. И записи сегодняшние не показывайте никому, а? За нашу школу обидно!
— Нет-нет! — сказала Верочка голосом историка. — Наука есть наука. Что было, то было, и вы вправе даже выступить с научным сообщением о некоторых частностях…
— Вера Владимировна! — широко улыбаясь, сказал Брейк. — Как же мы это можем выступить? Нам же головы снимут, если узнают, что мы вступили в прямой контакт!
— А вместе с тем объективность историка требует, — начала Верочка, — чтобы вы… — она остановилась. — Да, но вы, пожалуй, и в самом деле не можете признаться, что вступали в прямой контакт со мной, с нами… Парадокс какой-то! Давайте разберемся, может ли ваш контакт хоть каким-то образом и как именно отразиться на ходе истории в каких-то частностях, которые, вместе с тем, суммируясь…
— Вера Владимировна, — сказал Златко, — как-нибудь обойдется у нас. А у вас самих-то что теперь будет? Ребята должны были проследить, как мы фильм снимаем, а мы здесь сидим. Им от директора не попадет?
Теперь заговорил Костя.
— В нашем времени все будет нормально, я уже проанализировал ситуацию. Степан Алексеевич должен быть спокоен. В школе — полный порядок, чистота, образцовое содержание. Везде идут уроки, все как по маслу. Прозвенит звонок на перемену, отличники выйдут в коридор, чтобы кругами по нему ходить. Лаэрт Анатольевич наверняка еще какую-нибудь новинку броскую приготовил, чтобы было что поснимать для двадцать третьего века. Хотя лично я не без симпатии отношусь к Лаэрту Анатольевичу, потому что мне всегда по душе любой порыв к творчеству. А что касается вас, вы ведь снимаете, снимаете, да в любой момент можете исчезнуть, как только в вашем времени спохватятся. Лаэрту Анатольевичу мы об этом говорили, он должен был и Степану Алексеевичу сказать. Так, может, вы уже и исчезли, а?
Он хотел взглянуть на Бренка и Златко, но не смог этого сделать, потому что в этот самый момент школьники из двадцать третьего века исчезли. Между Петром и Верой Владимировной теперь было на скамейке пустое место.
— И в самом деле исчезли, — немного растерянно, но вместе с тем и рассудительно молвил Костя.
— Эх! — воскликнул Петр. — А я же хотел, чтобы они снова к нам пошли! Бабка ведь обед готовит, а когда она за это берется, просто пальчики оближешь. А я… — он запнулся, покраснел, но все же договорил: — а я им даже на скрипке сыграл бы. Эх, не успели! Только-только подружились по-настоящему, и они исчезли!
Вера Владимировна, преподаватель истории, слегка вздохнула:
— Подумать только, — проговорила она задумчиво, — люди из двадцать третьего века, а мальчишки, такие же точно мальчишки, совсем, как вы…
Но в этот самый момент Бренк и Златко снова появились перед ними — прямо из ничего, из воздуха. Но одеты они были теперь в прежние голубые штаны и зеленые куртки с оранжевыми горошинами.
— Значит, вы еще в нашем времени? — оторопело спросил Петр.
Златко рассмеялся.
— Нет, все в порядке, страховочные каналы сработали нормально! И мы уже довольно давно снова живем в своем времени, но надо же вам вернуть ваши вещи.
Он поставил на скамейку сумки. Теперь заговорил Бренк:
— Мы специально выбрали именно этот момент, когда вы еще здесь сидите. Как видите, все точно рассчитали, хотя могли бы и ошибиться. Только теперь в самом деле придется прощаться. Мы к вам теперь тайком, только на несколько минут, в нашем времени об этом никто не знает…
— Как там у вас? — спросил Петр. — Не попало? Златко махнул рукой.
— В общем, не беспокойтесь.
Он взглянул на Костю, и на его лице отразилось сом-пение, но потом он все-таки решился:
— Эх, была не была! Надеюсь, ничего от этого не изменится, к тому же в вашем времени уже гипотеза есть… Вот что мне покоя не дает! Ты скажи, скажи этой Марине Букиной, что раскопки Лики ничего не доказывают. На самом деле родина человека — это Атлантида, оттуда пришел на другие материки кроманьонский человек, а все другие человекоподобные — это тупиковые виды. В вашем времени уже есть гипотеза о том, что место происхождения человека это Атлантида, ее выдвинул один писатель-фантаст, но пока ему мало кто верит. Но мы-то знаем: так и было на самом деле! Раз уж есть гипотеза, можешь сказать Марине, что она не права! Меня ее доклад очень задел, потому что сам я уже был однажды в Атлантиде…
Он не договорил, махнул рукой и закончил:
— У нас мощности выходят. Прощайте ребята! Хотя, может, мы к вам еще как-нибудь…
И тут же, не договорив, он снова исчез, как и Брейк.
Стало очень тихо, казалось, тишину можно даже увидеть. По неизвестной причине на какое-то время смолкли даже и все до единого мастера в люльках, придававшие школе № 1441 торжественный ярко-розовый цвет. И от этой наступившей тишины Петру Трофименко и Косте Костикову вдруг стало невыразимо грустно. Кончилось невероятное приключение, какое до сих пор никому не выпадало на долю.
Потом тишина была нарушена — в школе зазвенел звонок. И теперь нужно было возвращаться к прежней жизни, потому что время не может стоять на месте, и двадцатый век стремится к двадцать первому, как двадцать третий к двадцать четвертому, и так далее, и так всегда будет…
И тут в голову Косте Костикову, склонному к анализу и размышлениям, пришла в голову одна мысль, и он сказал:
— Послушайте. Похоже, мы сегодня тоже сдали свой зачет по натуральной истории. А могли бы ведь и не сдать… Некоторые другие не сдали.
Директор Степан Алексеевич снова стоял на ступеньках подъезда. Увидев Костю и Петра без Златко и Бренка, он обеспокоился:
— А где же наши… иностранные корреспонденты?
Ответила Вера Владимировна:
— Им пришлось срочно отбыть в свою страну.
— Ах, вот что, — директор кашлянул.
…Интересно, встретятся ли все-таки когда-нибудь снова Петр, Костя, Бренк и Златко? Кто знает… Но Лаэрт Анатольевич и по сей день бьется над схемой блока индивидуального хронопереноса, случайно попавшей ему в руки. У него ярко выраженный технический талант и, может быть, он сумеет все-таки ее разгадать. Тогда Костя и Петр, а возможно, и кто-то еще, сами сумеют отправиться в гости к своим друзьям из двадцать третьего века.
Владимир Малов КУКЛЫ ИЗ КОСМОСА
ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВЕСТЬВСТУПЛЕНИЕ «СКОРОСТЬ ВЕЛОСИПЕДИСТА ПРЕВЫШАЛА 150 КИЛОМЕТРОВ. ЭТО ПРОТИВОРЕЧИЛО ФИЗИЧЕСКИМ И ВСЕМ ИНЫМ ЗАКОНАМ»
Старший сержант Верстаков подрулил к обочине, заглушил мотор и снял фуражку. С самого начала дежурства уличное движение происходило согласно правилам, никаких происшествий, аварий, наездов не наблюдалось. Пожалуй, можно было дать себе, наконец, несколько минут отдыха.
Он стоял прямо против зеркальных витрин фирменного магазина женской одежды «Анастасия». Некоторое время, не вставая с седла, Верстаков любовался выставленными напоказ образцами. Потом старший сержант изучил афишу с сентябрьским репертуаром филармонии. Когда он вновь перевел взгляд на витрину, взгляд этот был не по-служебному рассеян, задумчив.
Но уже в следующее мгновение старший сержант увидел в стекле некое отражение — оно стремительно перемещалось справа налево, от одного конца витрины к другому, — и тут же внутри Верстакова словно сработала какая-то пружина. В долю секунды он вновь завел мотоцикл и рванулся с места.
Нарушение, четко отмеченное инспектором, было серьезным: большое превышение скорости. Дорожный знак ограничивал ее на этом участке магистрали шестьюдесятью километрами — велосипедист же, чье отраженно молнией пронеслось в витрине, превысил ее раза в два с половиной. Конечно, репертуар филармонии немедленно был забыт Верстаковым, и старший сержант вновь стал тем человеком, каким всегда и бывал при исполнении служебных обязанностей.
Под колесами мотоцикла стремительно разворачивалась темно-серая лента асфальта. Велосипедист-нарушитель (молодой человек в джинсах и пестрой рубашке) успел уже уйти далеко вперед. Верстаков плотнее уселся в седле и еще немного повернул ручку газа. Все время в голове старшего сержанта медленно шевелилась какая-то неосознанная до конца мысль — в дополнение к обычным, естественным мыслям о том, что никому не позволено нарушать что нарушение создает дорожную опасность, ведет к происшествиям. И наконец, Верстаков понял, что никто, будь это хоть суперспортсмен, не смог бы развить подобной скорости на велосипеде.