Весь его вид выражал, что он готов броситься навстречу и только массивный стол, увы, является для этого непреодолимой преградой.
– Ах, к чему эти церемонии, – принялась кокетничать мисс Пенелопа Томбстоун, – просто Пипа, и всё.
При этом она чуть наклонялась вперед, чтобы взгляд маленького импресарио более глубоко проникал в откровенное декольте, и для страховки раздвинула коленом складки юбки.
Но Медок, как истинный джентльмен, смотрел ей в глаза. Из этого Пипа постановила, что у Поупса действительно трудные времена.
– Садитесь же, – указал Медок на кресло, похожее на кожаную морскую раковину, усеянную по кромке золотыми шляпками гвоздей.
Пипа села и поерзала, чтобы юбка раздвинулась и обнажила ее великолепные ноги.
– Выкладывай! – сказал Медок, едва сел за стол.
– Хорошо. – Пипа фыркнула для порядка, но решила перейти к делу. – Улла Рен собирается начать новое мульти.
– Так, так!
– Он получил по почте сценарий и совершенно сбрендил, когда его прочитал, – продолжала Пипа.
– Что за сценарий?
– Никто этого не знает. Улла не расстается с ним. Наверное, даже спит с ним. У него всегда в руках единственный экземпляр.
– Кто автор?
– Неизвестно. Сценарий не подписан. Но главное, что этот фильм потребует значительно больше средств, чем какой-либо другой.
– Насколько больше?
– В десять раз, как минимум.
– Пойдет ли на это владелец студии, мистер Оран Ортодокс Мулер? – Поупе даже в такую минуту не мог не назвать главу синдиката полным именем.
– Это вопрос, – заулыбалась Пипа, чувствуя, что задела Медока за живое. – Может быть, и пойдет. Он заинтересован в том, чтобы расширить масштабы производства. Он строит новые мультифотохоллы. Но это уже повод для переговоров. Перекупи Рена и будешь счастлив.
– Легко сказать, перекупи! – Поупс облапил лысину.
В приемной тем временем Огисфер тщательно заткнул пробкой переговорную трубку и щелкнул тумблером телефонного аппарата.
– Мистера Быстроффа! – сказал он, по привычке сухо откашлявшись. – С ним хочет говорить Огисфер Оранж.
Лена нашла себя в спальне, когда уже наступил день. Именно нашла себя, потому что в этот момент она совершенно не помнила, как здесь оказалась.
Она проснулась вдруг, совершенно полностью и лежала, не открывая глаз, «на пузике», как она говорила, уткнувшись в подушку, ощущая всем телом удивительно мягкую постель, нежное белье, прилегавшее к телу.
Она удивилась тому, что не помнила, как попала в квартиру. Ведь она должна была что-то объяснить бабушке, должна была позвонить родителям и сказать, что добралась до дома.
Но ничего из этого она не помнила. А ведь прежде у нее не бывало провалов в памяти! Юная нервная система, как бы тонко она ни была организована, не склонна искать причины чего-либо в себе. Поэтому Лена не удивилась. Ну, забыла и забыла.
Она поерзала под тяжелым и мягким одеялом. Уж слишком сладко обнимали ее простыня и пододеяльник. Ощущение было совершенно непривычным. Как и запах. Запах был тонким, приятным и совершенно незнакомым.
Нет, запах был знакомым. Таким парфюмом пахло от того странного чревовещателя в автомобиле. «Мой господин Остин», – обратился к нему человек со снежными волосами, похожий на Шона Коннери в фильме «Имя розы». Хотя «Остин» – это, наверное, марка автомобиля… Того странного автомобиля. И кажется, в ее сне этот человек говорил по-английски, как обнищавший лорд, чопорно и назидательно выговаривая слова.
– My lord… – прошептала Лена.
Истома охватила Лену. Шон Коннери, Ричард Чемберлен, набитые пухом сиденья. Перина, шелковые простыни… Она снова поерзала под одеялом, и тут ее постигло новое, обескураживающее открытие. Она была совершенно голой, между шелковых простыней. Обычно в кино люди, оказывающиеся в подобной ситуации, освидетельствуют свою наготу визуально, заглянув под одеяло.