Она подозревала, что господин Чанг обладает тайной магической силой: внимательный взгляд его блеклых зеленых глаз внушал наместнице чувство безысходной покорности, от которой не спасала вся ее нехитрая магия. Саломэ понимала, почему попавшие на допрос к министру преступники сразу же сознаются во всех грехах, лишь бы прекратить разговор, и порой завидовала им — подозреваемым достаточно было признаться, чтобы избавиться от общества господина Чанга раз и навсегда, наместница же была лишена подобной роскоши.
Министр государственного спокойствия знал, что не пользуется особой любовью ее величества, и, как следствие, не боялся испортить ей настроение — он не нуждался в благосклонности наместницы, чтобы делать свое дело, и давно уже не боялся отставки, в глубине души даже желая уйти на покой.
Но сейчас даже невозмутимый министр ощущал некоторое неудобство — слишком уж деликатную тему придется обсуждать с ее дважды девственным величеством — Саломэ хранила девство и как наместница, и как белая ведьма. Он прошел по извилистой дорожке в самый дальний уголок заповедного садика, углядев белое платье наместницы — она стояла на коленях и нежно гладила ствол розового куста, чудом не накалываясь о шипы. Саломэ нехотя поднялась, что-то шепнув напоследок поникшей бежевой розе, единственной на кусте, и повернулась к министру:
— Добрый день, господин Чанг, — хорошо знавший наместницу Леар легко бы прочитал в ее взгляде притаившееся отчаянье, но для постороннего наблюдателя лицо молодой женщины выражало только внимательное участие.
— Добрый день, ваше величество. Сожалею, что пришлось прервать ваше уединение, но дело не терпит отлагательства, а во дворце нас могут подслушать.
Саломэ не сдержалась и удивленно наклонила голову — все знали, что разговоры во дворце подслушивают люди министерства спокойствия, и другим прознатчикам пришлось бы расталкивать локтями состоящих на жаловании у господина министра, чтобы услышать что-нибудь важное.
— Прошу вас, — она показала ему на скамейку, но министр остался стоять, чтобы лучше видеть ее лицо.
— Ваше величество, дело очень деликатное, настолько, что я долго колебался, стоит ли давать ему ход… Но если не поставлю вас в известность сейчас, через месяц произойдет катастрофа.
— Я вас внимательно слушаю.
Больше всего она ненавидела такие вот «деликатные» дела. Каждое из них грозило падением империи, черной напастью, неурожаем и чуть ли не возвращением Проклятого в следующую пятницу, а сводилось к тому, что нужно отказать просителю, или подписать приговор, или поднять налог.
Наместница запинаясь, повторяла слова отказа, подсказанные заботливым секретарем, дрожащей рукой подписывала суровый приговор, с тяжелым вздохом ставила печать на бумагу из министерства финансов, а потом проводила вечер в библиотеке, с Леаром. Хранитель терпеливо разъяснял ей, почему необходимо было сделать то, что она сделала, и на душе становилось легче… до следующего раза.
— Хранитель Леар, ваше величество. Как Хранитель он подотчетен только вам лично, как член Высокого Совета — отвечает перед большинством Совета, как герцог Суэрсена — опять таки, отвечает перед вами лично и перед Высоким Советом.
Саломэ пожала плечами — министр повторял общеизвестные истины, и при чем тут Леар? Она уже неделю не виделась с Хранителем, заставляя себя проходить мимо библиотечной башни. Надеялась, что столь явное выражение недовольства заставит его уступить, и боялась снова вступать в спор, знала, что проспорит.
Чанг продолжал:
— Если не принять меры, через месяц Хранитель Леар предстанет перед судом по обвинению в убийстве.
Саломэ медленно опустилась на скамейку.
— Последние восемь лет я регулярно получал отчеты о поведении Хранителя в городе. Как вам известно, министерство государственного спокойствия отвечает за безопасность членов Высокого Совета.