А этот шип будет поострее и подлиннее Азагхалова кинжала.
И Турамбар выхватил из ножен Гуртанг, и потряс им над головою, и померещилось тем, кто видел это, будто от руки Турамбара на много футов в воздух взметнулось пламя. И поднялся над толпой великий крик:
— Черный Шип Бретиля!
— Да устрашится Дракон Черного Шипа Бретиля! — продолжал Турин. — Ибо знайте: так начертано на роду этому Дракону (да и всему их племени, если верить молве) — как бы ни крепка была его роговая броня, что тверже железа, брюхо у него — змеиное. Потому, о люди Бретиля, отправляюсь я ныне в путь и любой ценой доберусь я до Глаурунгова брюха. Кто пойдет со мною? Нужны мне лишь несколько спутников, чьи руки крепки, но еще крепче — сердце.
И встал Дорлас, и молвил:
— Я пойду с тобой, господин; всегда предпочту я выступить навстречу врагу, нежели его дожидаться.
Но другие не торопились ответить на призыв, ибо овладел ими ужас перед Глаурунгом, а рассказ дозорных, что видели Дракона, передавался из уст в уста и обрастал новыми подробностями. И вскричал Дорлас:
— Слушайте, люди Бретиля, ныне убедились мы воочию, что в наши недобрые времена никчемны оказались советы Брандира. Хоронясь и прячась, не спасемся мы от врага. Неужто никто из вас не займет места сына Хандира, дабы не покрыл себя позором Дом Халет?
Так Брандир, который хотя и восседал на высоком месте главы собрания, однако не прислушивались к нему, унижен был прилюдно, и горько сделалось у него на сердце, ибо Турамбар не одернул Дорласа. Тут некто Хунтор, родич Брандира, поднялся и молвил:
— Дурно поступаешь ты, Дорлас, позоря такими речами владыку своего, чьи ноги по злой случайности не в силах исполнить веление сердца. Остерегись, как бы с тобой однажды не вышло наоборот! И как можно говорить, будто советы его оказались никчемны, ежели вовеки к ним не прислушивались? Ты, его подданный, ни во что не ставил его волю. Так скажу я тебе вот что: Глаурунг явился ныне к нам, как до того — в Нарготронд, ибо деяниями своими мы себя выдали, чего и страшился Брандир. Но раз уж пришла беда, с твоего дозволения, сын Хандира, пойду я — от имени Дома Халет.
И молвил Турамбар:
— Троих достаточно! Вас обоих возьму я с собою. Но, владыка, не пренебрегаю я тобою, отнюдь! Сам видишь: должно нам поспешить, так что пойдем мы быстро, и в походе нашем надобны крепкие, сильные воины. Думается мне, что твое место — с народом твоим. Ибо ты мудр, ты — целитель, а может статься, что очень скоро великая нужда возникнет и в мудрости, и в целении.
Однако эти учтивые слова лишь ожесточили Брандира еще больше, и сказал он Хунтору:
— Ступай же, но без моего дозволения. Ибо тень лежит на этом человеке, и не приведет она тебя к добру.
Турамбару же не терпелось пуститься в путь; но когда пришел он прощаться к Ниниэли, та прильнула к нему, горестно рыдая.
— Не уходи, Турамбар, молю тебя! — твердила она. — Не бросай вызова тени, от которой бежал ты! Нет, о нет, беги от нее снова, беги далеко прочь, и меня возьми с собою!
— Ниниэль, возлюбленная моя, — отвечал он, — не можем мы бежать дальше, ни ты, ни я. Мы заперты в этой земле. И даже если бы ушел я, бросив людей, что нас приютили и поддержали, куда бы повел я тебя? — в бесприютную глушь, где ждет верная смерть и тебя, и ребенка нашего. Сотня лиг отделяет нас от земель, коих не коснулась еще Тень. Но ободрись, Ниниэль. Ибо вот что скажу я тебе: ни ты, ни я не погибнем от сего Дракона — равно как и от любого другого недруга с Севера.
И Ниниэль уняла слезы и умолкла, но холоден был прощальный поцелуй ее.
И вот Турамбар с Дорласом и Хунтором поспешили к водопаду Нен Гирит; когда же добрались они до места, солнце уже садилось и удлинились тени; и поджидали их там последние двое дозорных.