***
Герман не знал, сколько времени он провел без сознания.
Головокружительный штопор, сливающаяся в грязно-зеленые полосы сельва, сокрушительный удар о кроны и хруст - не то веток, не то не выдержавших встряски костей - все это слилось в страшный калейдоскоп нескольких мгновений, потом он ощутил мягкий, обнимающий толчок, и все заволокла черная муть, - сознание пилота, не выдержав перегрузок, милосердно погасло фактически в тот же миг, как экраны внешнего обзора перестали передавать что-либо, кроме струящейся, усеянной пузырьками газа мутной черноты...
Очнувшись, он увидел тусклый красный свет, озаряющий рубку управления.
На обступающих кресло пилота приборных панелях горело множество сигналов, в основном желтого и красного оттенков.
Взгляд Германа, еще мутный, полуосознанный, скользнул по ним и внезапно остановился на картинке, которую передавал лобовой монитор истребителя
Великий Джорг... кто бы мог подумать!..
На миг Герману показалось, что он бредит, и тогда все увиденное - это лишь плод его травмированного, умирающего сознания, но нет... медленно, с усилием приподняв руку, он ощутил резкую боль в ребрах, одновременно убеждаясь, что и красный свет, и аварийные сигналы, и изображения на мониторах - все абсолютно реально, так же как пронзившая тело боль.
Вода, окружавшая истребитель, была прозрачной. В рассеянном свете внешних источников, коими являлись фосфоресцирующие колонии нитевидных растений, медленно извивающихся под напором неторопливого придонного течения, было видно, как плавно изгибается, уходя вверх, пологое дно, из которого тут и там вырастали причудливые контуры растений, никогда не видевших солнечный свет, - они были полупрозрачны, и лишь легкие оттенки разных цветов давали этим призракам ощущение объема. Между этими растениями и сквозь колышущиеся колонии нитевидных, фосфоресцирующих водорослей сновали мелкие стайки рыб, за которыми охотились более крупные представители этой подземно-подводной фауны. Глядя, как существо, имевшее в диаметре около полуметра, разевает свой огромный рот, втягивая в него воду вместе с мелкими рыбешками и рачками, Герман вдруг подумал, что они ничегошеньки не знали о Джорге - просто жили на нем, боялись, ненавидели, пытаясь не то сжиться с этой природой, не то уничтожить ее... - ведь Никто из ныне живущих в замке людей никогда и не подозревал, что под переплетениями корней, образующих зыбкую почву сельвы, расположено не болото, не трясина, а мировой океан, и материки Джорга - это не более чем плавающие в нем острова, вставшие на якорь у выступов скальных пород, на одном из которых и был выстроен его родной замок!..
В другое время Герман удивился бы своему открытию, но вряд ли стал ломать себе голову над вопросами планетного рельефа, однако теперь, после всего случившегося, его разум стал воспринимать мир как-то иначе, словно с него содрали все, что было познано и усвоено до сих пор, и Герман взирал на открывшуюся взору реальность с жадностью первооткрывателя... или, быть может, новорожденного?
Познав ужас ненависти, нырнув в ее бездонный, сжигающий разум омут, он вместо смерти обрел новую жизнь, вместе с которой пришла внезапная, непрошеная свобода мысли. Он выжил, проскочив сквозь игольное ушко судьбы, но ведь это случилось явно не затем, чтобы Герман мог вернуться и сказать Омни: "Смотри, вот я, правь мной снова, пошли меня еще раз в ненависть и смерть себе на потеху..."
Нет.
Мир вокруг оказался не так прост и ясен, как этому учила узость рамок служения придуманному Омни Долгу Чести. Живи, ешь, пей, раболепствуй и сражайся, - возможно, тогда ты заслужишь Честь воспроизвести на свет своего клона - еще одного добровольного раба всемогущих и великодушных хозяев...
Было в этом что-то... неправильное?
Герман не удивился в данный момент ни своим мыслям, ни тому, что вообще остался жив, - морщась от боли в треснувших ребрах, он просто сидел, зачарованно глядя на жадный безгубый рот, который открывался, будто воронка, не уставая всасывать в себя проплывающую мимо живность, и медленно начинал понимать: Вселенная совершенно не подчиняется законам Омни. Она живет сама по себе, и все происходящее на поверку оказывается слишком сложным, чтобы кто-то мог прописать единый закон и вынести единоличный вердикт - тебе жить так, а вот тебе - эдак.
О чем там пытался сказать ему Ашанг перед своей гибелью?
Герман покосился на дисплей. Строка последнего сообщения все еще присутствовала на нем.
Мы не должны стать игрушкой их воли, как когда-то стали наши расы, стравленные друг с другом.
Людей и Ашангов стравили? Но кто? Кому это нужно?
Какая дикая, крамольная мысль!
Люди освоили несколько планетных систем и фактически ничего не знали об обитаемой Вселенной, когда Землю посетил корабль Омни, - серокожие существа были в ту пору единственной известной людям галактической расой. Они, по словам Джордана, указали людям на пригодную для жизни планету в системе звезды, которая ранее считалась лишенной спутников и располагалась всего в пятнадцати световых годах от Солнца.
Это был Орион. Проклятый Орион, на котором люди впервые столкнулись с Ашангами.
А что, если и насекомым, чья двойная звезда Форкар-Сиан находилась в стороне от данной системы, тоже указали на одинокую, соблазнительную, но неприметную планету? Какие-нибудь добрые, мудрые попечители, заботящиеся о процветании младших рас и едином законе для всей Вселенной?
У Германа не было готового ответа на внезапно оформившийся вопрос.
Его душа вдруг стала похожа на поверхность Джорга, - вроде бы почва, а не суша, и под ней не камень, а зыбь, слой над слоем, мир над миром...
***
Семь часов спустя после отлета корабля Омни поверхность черной воды вдруг заволновалась, пошла пузырями, потом начала вспухать пологой волной, будто из бездн, расположенных под сельвой, к прощальным предзакатным лучам солнца стремилось вырваться нечто могучее и огромное, - страшно было подумать, что это за левиафан очнулся в гиблых глубинах, пока разорванная поверхность сельвы не заволновалась еще сильнее. Несколько деревьев, не выдержав волнообразного движения почвы, вдруг с треском повалились, увеличивая и без того значительный хаос разрушений, а из-под воды, мутной от попадающих в нее частиц дерна, внезапно показался горбоносый фюзеляж человеческой машины.
Фонтаны черной, липкой, кипящей жижи взметнуло высоко вверх, истребитель, как раненый кит, вдруг рванулся вперед, наползая своим днищем на зыбкую почву, состоящую из сплетения корней, и этот природный ковер принял его, удержал, лишь несколько соседних деревьев накренились к тому месту, куда выползла страшная, опаленная огнем, поднявшаяся из пучин машина, будто они признавали ее превосходство в силе и таким образом отдавали ей дань своим полупоклоном.
Первым, что увидел Герман на экранах обзора, когда мутная жижа наконец перестала заливать видеодатчики, был искалеченный истребитель форкарсиан и сам Ашанг, который, скорчившись у неумело разведенного костерка, сидел, дрожа всем своим отвратительным, покрытым коркой подсыхающей грязи телом.
***
Открыв аварийный люк кабины (главный шлюз истребителя все еще оставался наполовину погруженным в мутно-коричневую, пузырящуюся жижу), Герман с автоматическим пистолетом в руке выбрался на влажную плоскость короткого скошенного крыла.
Не сводя глаз с Ашанга, который сидел, как-то нелепо прислонившись спиной к поваленному стволу молодого дерева, он спрыгнул на пружинистое сплетение корней.
Истребитель врага всплыл над водой едва ли на четверть, а засохшая грязь, покрывавшая с ног до головы Ашанга, явно говорила о том, что насекомое, прежде чем выползти на сушу, долго барахталось в зыбкой жиже.
Похоже, он ранен...
Взгляд сегментированных, выпуклых глаз Ашанга по-прежнему казался Герману направленным в никуда. Отсутствие зрачка продолжало сбивать с толку, а дым от неумело разведенного костерка застилал половину скорчившейся фигуры, не позволяя понять, действительно ли его враг так плох или просто прикидывается.
Герман не стал гадать - он осторожно двинулся боком, не приближаясь к насекомому, но и не удаляясь от него.
...Наконец, когда Герман оказался у него за спиной, а Ашанг не сделал даже слабой попытки пошевелиться, стало ясно - он серьезно ранен и обессилел, возможно, даже потерял сознание.
Оставалось немного - сделать пять-шесть шагов и перерезать то, что у этой твари именовалось горлом.
Герман левой рукой достал широкий, отлично отточенный нож.
Вот и пришел его миг - секунда страшной, но справедливой мести, которой он грезил с того момента, как впервые услышал от Джордана рассказ о своей погибшей, исчезнувшей в огне атомных бомбардировок цивилизации, о планете с чудным именем Земля, которая когда-то была домом его генетических предков, а сейчас, по злой воле форкарсиан, превратилась в шлак, - ее океаны выкипели, синь атмосферы стала буро-коричневой от пепла и радиоактивной пыли.