Я сосредоточился на небольшой группе из трех вражеских танков, которые наступали в нашем направлении; разбрасывая грязь из-под гусениц, они двигались прямо в центр нашего строя.
– Сбавь ход, – сказал мне Хелман. – На такой неровной поверхности трудно наводить орудие.
Я сбросил скорость до 10 километров в час, так чтобы усыпанная кочками степь меньше влияла на точность наводки и стрельбы. Доли секунды, проходившие между нажатием нашего наводчика башенного орудия на электроспуск орудия и тем моментом, когда снаряды покидали ствол, стали постоянными, но и мы превратились в более медленную и, следовательно, более уязвимую цель. Нам оставалось только надеяться на 10-сантиметровую лобовую броню корпуса нашей машины и 12-сантиметровую броню башни.[8] Шедшие рядом с нами «Тигры» повторили наши действия и тоже сбавили ход, а потом вместе с нами открыли беглый огонь по передовым наступающим советским танкам. Эта группа из трех Т-34 приняла на себя всю силу удара наших орудий, к ней устремились яркие следы трассеров выпущенных нами бронебойно-трассирующих снарядов.
Я увидел, как одна из русских машин получила попадание в лобовой бронелист, от удара снаряда танк содрогнулся и подался назад, а из его брони во все стороны разлетелись брызги стальных осколков. Другой снаряд ударил танк в маску орудия, отчего башню танка развернуло в сторону, но броня устояла, и 88-миллиметровый снаряд отрикошетировал от нее и с пронзительным визгом, крутясь, унесся куда-то в степь. Третий снаряд попал в пространство между башней и корпусом – отчего сорвалась вся маска орудия вместе с танковой пушкой и, обдав башню фонтаном искр, оставила в ней зияющую дыру.
Оказавшись беззащитным, танк было попытался развернуться и выйти из боя – но, когда запаниковавший механик-водитель машины стал разворачиваться, он подставил нашим орудиям борт машины с более тонкой броней[9] и тут же заплатил роковую цену за свою ошибку: другой бронебойный снаряд, оставляя за собой яркую линию горящего трассера, пробил борт в районе сидений экипажа. Я увидел, как покореженная башня выбросила фонтаны пламени сквозь отверстие на месте вырванной орудийной маски и башенного люка, а сама машина от удара развернулась на месте вокруг вертикальной оси, потеряв управление и охваченная огнем.
Я не стал забивать себе голову мыслями о судьбе погибавших сейчас в огне членах танкового экипажа; мое примитивное мышление, наученное на задворках мюнхенских улиц всегда чувствовать опасность, теперь было приковано к двум другим Т-34, которые сейчас остановились в луже грязи метрах в пятистах от нас. Из дул их башенных орудий вырвались форсы пламени, и я успел рассмотреть зеленые линии трассеров их снарядов, несущихся к нам. Где-то на уровне моей головы раздался мощный удар о лобовой бронелист, и электрическая лампочка надо мной лопнула, обдав меня градом осколков. Трансмиссия на секунду взревела, потеряв сцепление, но мне все же удалось овладеть своим боевым зверем и не дать ему развернуться бортом к неприятелю. Вражеский снаряд попал в лобовой бронелист где-то между Куртом и мной, но не смог пробить броню,[10] так что наш громадный «Тигр» продолжал медленно сближаться с неприятелем, а в башне над моей головой не переставало грохотать наше 88-миллиметровое орудие.
Сквозь дым от разорвавшегося снаряда, пары горячего масла и выхлопы двигателя я увидел, что танк, только что выпустивший попавший в нас снаряд, получил попадание в правую гусеницу, которая плетью взлетела в воздух, поскольку ее еще продолжало тянуть ведущее колесо. Поврежденный танк попытался было сдать назад – но только еще глубже увяз в грязи и был развернут продолжавшей вращаться гусеницей. Но его орудие продолжало вести огонь, и идущий рядом с нами «Тигр» получил попадание в лоб башни, которую снаряд не пробил, лишь обдав танк дождем искр расплавленного металла. Спустя несколько мгновений один из наших снарядов попал в корму уже подбитому Т-34, разворотив ему весь кормовой броневой лист.
Когда мы сблизились с этим танком, он уже загорелся, а его экипаж стал выбираться через люки, спасаясь от пламени. Рядом со мной Курт заработал своим пулеметом, установленным в шаровом шарнире, сметая русских танкистов, лишившихся защиты своей брони и пытающихся покинуть машину. Их тела безжизненно обвисли на башне и корпусе танка. Выпустив длинную очередь, он прекратил огонь, тяжело дыша и ругаясь вполголоса.
Я так никогда и не понял, нравится ли ему уничтожать врагов или он ненавидит делать это.
Третий из тех Т-34, против которых мы сражались на нашем участке, теперь стал отступать, яростно ведя при этом огонь из своего орудия и разбрасывая из-под широких гусениц пласты черной грязи, льда и камней. Бросив взгляд сквозь смотровую щель вправо и влево на строй наших танков, я смог увидеть, что русские Т-34 в основном отступают перед нами, хотя один из наших «Тигров» горит, выбрасывая в воздух смешанное с черным дымом алое пламя из своего раскалившегося докрасна моторного отсека. И еще я заметил силуэты пяти русских танков, горящих или дымящих, у одного из которых была сорвана взрывом башня, валявшаяся неподалеку, а другой лежал на боку, гусеницы же его все еще медленно вращались в воздухе.
Я начал думать, что успех оказался на нашей стороне.
Впереди, за отступающими русскими танками, к которым продолжали тянуться красные линии трассеров наших бронебойных снарядов, виднелась линия русских траншей и блиндажей, расположенная у основания высотки, которую они должны были оборонять. Во многих местах над разбитыми взрывами бомб блиндажами поднимались столбы дыма.
Отступавший передо мной русский танк внезапно остановился и дерзко развернул башню по направлению к нам, дуло его орудия в скорой последовательности выпустило по нашему строю три снаряда. Один из них с оглушающим грохотом ударил в нашу башню, вызвав этим яростные проклятия нашего заряжающего и угрюмую ухмылку Хелмана. В ответ наш хладнокровный командир послал 88-миллиметровый снаряд прямо в лобовой лист брони остановившегося танка; снаряд осыпал осколками и искрами, высеченными из брони, смотровую щель водителя вражеского танка – но последний все же не сдвинулся с места.
– Ну что ж, поглядим, почему это он так, – пробормотал Хелман, и я услышал, как его начищенные сапоги стукнули по полику башни, когда он привстал, припадая к призматическим приборам наблюдения и обводя взглядом окрестности. – Ага, ясно. За этим танком проходит противотанковый ров. Довольно глубокий. И тянется вдоль всего нашего строя. Проклятье!
Я застопорил наш «Тигр», да и все остальные наши танки замедляли ход или останавливались по мере того, как их командиры осознавали грозящую им опасность.
Со своего места механика-водителя я не мог видеть этого рва – видел только все тот же Т-34, ведущий огонь по нас, – но если он был таким же, как и все остальные вырытые русскими противотанковые рвы, то имел он четыре метра в глубину и столько же в ширину, вполне достаточно, чтобы стать ловушкой даже для великолепного «Тигра» и его отважного германского экипажа, заставив его уткнуться носом в глубины русской земли. Порой на дне таких рвов были заложены мины или авиационные бомбы, которые должны были взорваться, когда танк ударится о них. Другие подобные рвы заполнялись бочками с керосином или моторным топливом, взрыватели которых срабатывали при соприкосновении с грузом и уничтожали огнем попавшую в ловушку машину.
Мне приходилось видеть некоторые из этих рвов, выкопанные германскими военнопленными, трупы которых были брошены незахороненными прямо там, где они умирали от непосильных трудов. Разумеется, и наши собственные противотанковые рвы были полны телами русских пленных, умерших подобным же образом.[11]
Раздраженный этим препятствием, Хелман выругался длинно и замысловато, я слышал, как скрипят подошвы его сапог за моей головой, когда он изучал ситуацию в приборы наблюдения. Внезапно из уст его вырвался новый взрыв ругательств и крик:
– Башенный стрелок! Где твои глаза, парень? Красные прямо перед нами!
Надо отдать справедливость Курту – я тоже не был в состоянии их увидеть. Наши приборы наблюдения, будучи установлены низко и смещены вправо, оказались покрытыми грязью и снегом, а прицел курсового МГ-34 имел слишком ограниченное поле зрения. Поведя стволом, Курт что-то яростно буркнул, припал, сгорбившись, к прикладу и принялся поливать длинными очередями пространство перед танком, быстро перенося прицел с одной цели на другую.
Сквозь свою смотровую щель я внезапно увидел русского солдата в меховой шапке и стеганом ватнике, выскочившего из окопа в земле, находящегося всего лишь метрах в двадцати от нас, который отбросил в сторону прикрывавший его толстый слой соломы и бросился вперед – и тут же за ним последовал другой такой же солдат, проделавший то же самое. За пару секунд все пространство перед нами оказалось усеяно этими коричневыми чучелами,[12] которые метались то вправо, то влево, уклоняясь от трассеров нашего МГ-34, и старались подобраться как можно ближе к нашим танкам.