— Ты боялась даже обычной моли.
Кэтрин кивнула. Сейчас, когда впервые за долгое время она наконец не увидела в его глазах враждебности, ей даже удалось улыбнуться сквозь слезы.
— Я не могу тебе передать, как я раскаивалась в бездушном эгоизме, из-за которого погиб наш ребенок. Как я раскаивалась в том, что превратила наш брак в пародию. Теперь я понимаю, каким кошмаром была для тебя наша совместная жизнь…
— Ну не таким уж и кошмаром, — невольно вырвалось у Теда, но он тотчас же добавил:
— По крайней мере не все время.
— Теперь тебе нет нужды притворяться. Я уже взрослая и вполне в состоянии нести ответственность за собственные поступки. Теперь я понимаю, что была тебе не женой, а всего лишь капризным, взбалмошным ребенком, который вдруг решил поиграть в семейную жизнь. Я не убирала, не готовила, а когда тебе надоедало потакать моим прихотям, отказывалась даже спать с тобой. Я, и только я, виновата в том, что наш брак не удался.
К ее великому изумлению, Тед тяжело вздохнул и, задумчиво покачав головой, сказал:
— А ты по-прежнему любишь заниматься самобичеванием. Все так же беспощадна по отношению к самой себе.
— Беспощадна к самой себе? — Кэтрин не верила собственным ушам. — Тед, ты или шутишь, или путаешь меня с кем-то другим! На тот случай, если ты за эти годы кое-что подзабыл, я попытаюсь немного оживить твою память. Я — та самая женщина, которая только чудом не отправила тебя на тот свет своей стряпней. Это, конечно, касается тех редких дней, когда я снисходила до появления на кухне. Это я сожгла три твои форменные рубашки в первую же неделю нашей совместной жизни. Это я всегда заглаживала стрелки на твоих брюках таким образом, что они приходились как раз на боковые швы.
— Не нужно преувеличивать. Не думаю, чтобы мне на самом деле грозило пищевое отравление.
— Мне очень сложно что-либо преувеличить, Тед! Я же прекрасно помню, как насмехались над тобой все полицейские. Я сама не раз слышала шпильки в твой адрес.
— Неужели ты думаешь, что их насмешки ранили меня больнее, чем сознание того, что я женат на женщине, которую бессилен сделать счастливой?
Но Кэтрин так давно готовилась к этой исповеди, что решительно отвергла галантную попытку Теда взять часть вины на себя:
— Это не правда! Зачем ты возводишь на себя напраслину? О Боже, как вспомню, что твоя бедная мама, стараясь хоть чем-то помочь, даже дала мне рецепт твоего любимого гуляша! Но я и его ухитрилась приготовить так, что ты постарался незаметно выкинуть его в мусоропровод. Да-да! Не отрицай. Я сама это видела. Наверное, та же участь постигала и всю остальную мою стряпню, но я едва ли могу винить тебя за это.
— Черт возьми, Кэтрин, не говори ерунды. — Тед снова начинал сердиться. — Я ел абсолютно все, что ты готовила. Кроме гуляша. Мне очень неудобно, что ты заметила, как я выбрасываю его в мусоропровод, но я его с детства не перевариваю.
— Тед, зачем ты лжешь мне? Твоя мама сказала, что это твое любимое блюдо.
— Это любимое блюдо Карла. Мама просто перепутала. Такое уже случалось.
Внезапно до них обоих дошла вся нелепость и мелочность этого их спора. Теперь Кэтрин с трудом сдерживала смех.
— Почему же ты не сказал мне об этом тогда?
— Ты бы мне не поверила. — Обняв Кэтрин за плечи, Тед попытался объяснить своей повзрослевшей жене то, чего никак не мог объяснить двадцатилетней девчонке. — Понимаешь, в свое время юная, красивая и умная дочь Диллона Кахилла вбила себе в голову, что может сделать все что угодно, и причем гораздо лучше, чем кто бы то ни было. Когда же она в чем-то терпела неудачу, то была настолько огорчена, сердита и зла на саму себя, что ей было бесполезно что-либо объяснять. Кэти, пойми, ты тогда представляла себе жизнь как выполнение ряда заранее поставленных задач. Причем решать их нужно было в полном соответствии с имеющимся образцом, и ответ был тоже предопределен заранее.
Никто, кроме Теда, никогда не называл ее этим забавным уменьшительно-ласкательным именем. И теперь, услышав его снова после такого долгого перерыва, Кэтрин почувствовала, как ее сердце сжалось от сладкой боли. А Тед тем временем продолжал:
— Ты ведь захотела вернуться в колледж сразу после того, как мы поженились, вовсе не из детского каприза. Нет. Просто неожиданное замужество никак не вписывалось в тот стройный план, который уже был у тебя в голове. И в этом плане под первым номером, естественно, стояло получение первоклассного образования в одном из престижных колледжей Восточного побережья. И твое огромное желание иметь собственный особняк тоже не было всего лишь пустой прихотью. И уж, конечно, оно не было вызвано тем, что ты хотела кому-то доказать свое превосходство. Нет. Просто ты искренне верила в то, что мы будем счастливы в этом новом прекрасном доме, потому что… потому что именно в таком доме, по твоим представлениям, должна была жить Кэтрин Кахилл.
Прислонившись к стене и закрыв глаза, Кэтрин слушала его со смешанным чувством любви и печали.
— Ты знаешь, — наконец сказала она, — после возвращения в колледж я почти целый год каждую неделю ходила к психоаналитику, пытаясь разобраться в самой себе и в причинах нашего развода.
— Ну и что же ты выяснила?
— Практически ничего сверх того, что ты сказал две минуты назад. И знаешь, что я сделала потом?
Легкая улыбка наконец коснулась губ Теда, и он отрицательно покачал головой:
— Боюсь, что не смогу догадаться даже приблизительно. Так что же ты сделала потом?
— Я поехала в Париж и поступила учиться на самые лучшие кулинарные курсы!
— Ну и каковы были твои успехи на этом поприще?
— Не могу сказать, что я числилась среди лучших учеников, — неохотно признала Кэтрин. — Пожалуй, первый раз в моей жизни я не смогла преуспеть в том, в чем действительно хотела преуспеть.
Только Тед мог понять, чего ей стоило это признание, и он по достоинству оценил ее мужество.
— Но ты хотя бы сдала выпускные экзамены? — шутливо поинтересовался он.
— Я успешно сдала говядину, — в тон ему ответила Кэтрин, — но потерпела полное фиаско с остальными видами мяса. Особенно с телятиной.
Пожалуй, впервые за последние три года они смотрели друг на друга с улыбкой.
— Поцелуй меня. Пожалуйста, — мягко попросила Кэтрин.
— Нет! — Тед резко отшатнулся, как будто она его ударила.
— Ты что, боишься?
— Прекрати! Ты уже использовала этот трюк несколько лет назад. Больше не сработает. Я уже сказал тебе, что между нами все кончено, черт побери!
Стараясь ничем не выдать того, насколько сильно уязвлена ее гордость, Кэтрин скрестила руки на груди и ласково улыбнулась:
— Для сына священника ты слишком много ругаешься.
— И это ты мне уже говорила несколько лет назад. И я снова отвечу тебе то же самое, что и тогда. В отличие от моего отца, я сам не священник. Кроме того, — добавил он, желая окончательно развеять все иллюзии Кэтрин по поводу возможного продолжения их отношений, — за эти годы у меня несколько изменились вкусы. Теперь я предпочитаю сам выступать в роли соблазнителя.
Этого последнего удара уязвленная гордость Кэтрин выдержать уже не могла.
— Понятно, — тихо сказала она, резко поворачиваясь, чтобы уйти.
— Если хочешь знать мое мнение, — не унимался Тед, — то я бы на твоем месте поскорее вернулся в Даллас к этому Хейуорду Спенсеру или Спенсеру Хейуорду. Думаю, что бриллиантовое колье каратов эдак в пятьдесят быстро залечит любые душевные раны. Кроме того, оно идеально подойдет к этому безобразно вульгарному обручальному кольцу, которое ты носишь на пальце.
Несколько лет назад Кэтрин не спустила бы ему даже одной десятой из только что сказанного, но теперь перед Тедом стояла совершенно другая женщина, непредсказуемые реакции которой постоянно ставили его в тупик. Вот и сейчас она как-то странно посмотрела на него и спокойно сказала:
— Спасибо за совет, Тед. Но боюсь, что я уже давно не нуждаюсь ни в чьих советах. Может быть, тебе покажется странным, но на сегодняшний день многие люди, включая и Спенсера, спрашивают совета у меня.
— По поводу чего? — насмешливо поинтересовался Тед. — Как получше сделать заявление для колонки светской хроники?
— Ну хватит! — не выдержала Кэтрин. — Я ничего не имела против твоих упреков, пока они были справедливы, но я никому не позволю оскорблять меня, прикрывая этим свою нерешительность в сексуальных вопросах.
— Свою что? — взорвался Тед.
— Ты был таким замечательным, таким великодушным, таким галантным до тех пор, пока я не попросила тебя поцеловать меня. После этого ты начал себя вести просто по-хамски. Теперь тебе придется либо извиниться, либо поцеловать меня, либо признать, что ты испугался.
— Извини меня, — выпалил Тед с такой поспешностью, что Кэтрин не смогла удержаться от смеха.
— Извинения приняты, — сказала она, немного успокоившись, и снова повернулась, чтобы уйти.