И тут я впервые обратила внимание на эту вещицу.
– Что это?
– Это талисман. Богиня Таурт помогает женщинам при родах. И теперь мама благодарит ее за помощь.
Я присмотрелась – на моей шее висела золотая цепочка с вырезанной из сердолика фигуркой беременной гиппопотамши.
– Богиня? Этот уродливый бегемот?
– Да. Помнишь терракотовую статуэтку маленького карлика у нас в гостиной?
– Этот кривоногий с перьями на голове?
– Да. Это Бес – бог любви, брака и веселья.
– Ой! Ха-ха! Я валяюсь, – рассмеялась я, забыв про боль.
– Так вот богиня Таурт – его жена. Ее изображают в виде беременной бегемотихи. Я покажу тебе ее мраморную статую у роддома.
Я с благодарностью поцеловала фигурку (мужа мне все еще хотелось укусить или поколотить).
Египетские сказки уже не казались мне выдумкой. Мифы пронизывали собой всю мою жизнь, и глупо было бы не верить им. Сказки, легенды и предания жили со мной в священных амулетах, старинных арабских книгах и в тех вещах, что окружали меня дома. Сказкой было жить в древней столице Египта. Сказкой был каждый шаг, когда я шла по мостовой Александрии, выложенной рабами три тысячи лет назад. Сказкой был рожденный мной маленький египтянин.
* * *Через полчаса мне принесли ребенка.
– Боже мой! – завопила я, увидев его. – Неужели это мой малыш? Какой хорошенький! Какое чудо! Неужели это из меня?!
Схватив младенца на руки, я прижала его к себе: это было мое сокровище. Хорошо, что Алекс был рядом, он буквально оторвал от меня ребенка, который чуть не задохнулся.
Когда я успокоилась, мы позвонили моей маме.
– Доченька! Родная моя! Всю ночь сегодня не спала, о тебе думала. Как ты?
– Мусик! У тебя внук родился!
– Господи! Внук?! Когда?
– Сегодня, мусик! Под утро! Мама! Он такой хорошенький! Такой кукленок! Такой красивый! Мама!
Мама заплакала.
– А молоко у тебя есть, девочка моя?
– Еще не знаю! Мне ребенка только что принесли! Я сама вижу его впервые и не могу наглядеться! Мама! Это чудо! Ты не представляешь себе, какой он красивый! Мамочка! Алекс тут рядом со мной... Хочешь поговорить с ним?
– Да Бог с ним... Ты-то как себя чувствуешь?
– Алекс передает тебе привет и приглашает в гости.
– Да и... Как ты? Ты как, моя девочка?
Мама плакала, и я чувствовала ее слезы на своей щеке.
– Мусик! Я так счастлива! Боль уже проходит. А ты как, мама?
В трубке все запищало, загудело, и связь оборвалась.
Пришла медсестра в хиджабе и белом халате. Показала, как правильно кормить ребенка и как его пеленать.
* * *Мы были в клинике три дня. Алекс ездил домой только спать – все остальное время он был с нами.
Когда он смотрел, как я кормлю ребенка грудью, он возбуждался так сильно, что убегал в туалет мастурбировать. Мужчины – странные существа, да? Не знаю, так у всех или только у меня одной. Правда, никто из моих калининградских подружек не рожал с мужьями...
По медицинской страховке муж не платил деньги ни за роды, ни за мое пребывание в клинике.
Забирать нас из больницы приехали все: Алекс с мамой и мамлюки. Карина не пришла.
Мне устроили настоящий праздник! Дома был накрыт стол, и, как всегда при мамлюках, вкусно пахло свежемолотым кофе и ароматными сладостями.
* * *Вот когда началась моя настоящая семейная жизнь! Свекровь была счастлива, и всем казалось, что она помолодела. Держа на руках маленького Бориса, она тихо ворковала с ним по-арабски, пела ему тягучие, нежные песни и целовала пальцы его ног.
Я кормила сына грудью, а свекровь кормила меня, полностью освободив от готовки и всех домашних дел. Тогда мы снова стали отправлять белье в прачечную.
Алекс моментально превратился в сумасшедшего папашу. Борис стал настоящим центром его вселенной. Муж мой каждый день, приезжая с работы, притаскивал горы продуктов – их хватило бы, чтобы накормить ораву голодных подростков.
Май закончился, и началось лето. Мое первое лето в Каире!
Для меня и маленького Бориса оно стало настоящим испытанием. От дикой жары у меня плавился мозг. Тонкую хлопковую галабию я надевала на голое тело, но и она через час была абсолютно мокрой. Душ не помогал: «холодная» вода была очень теплой. На ночь мы плотно закрывали все окна и балкон и включали кондиционер, чтобы снизить температуру хотя бы до плюс двадцати пяти. Когда кондей отключался, жара снова душила меня.
Я ложилась нагишом на кровать и опускала ноги в таз с водой, где плавали кусочки льда из морозилки. Но когда вода в тазу становилась теплой, я просыпалась и снова шла за льдом. Ночью мне снились кошмары, я перестала нормально спать. На улицу мы не выходили – даже мысли такой не было. Иногда мне казалось, что мой ребенок умирает от перегрева, и я вскакивала и брала его на руки, прижимала к своему горячему телу.
Кондиционер реально спасал. Если б не он, я бы не выжила.
Всего два раза за все лето нам удалось съездить к морю в Александрию. Там на вилле Ферузы был просто рай. Именно тогда я решила во что бы то ни стало переехать из адского Каира в райскую Александрию.
Поначалу Алекс и слышать не хотел об этом. В Каире у него была интересная работа, заработок, позволяющий жить не слишком роскошно по меркам египетских богачей, но вполне шикарно – по нашим запросам. Вся политическая жизнь Алекса тоже была здесь: штаб-квартира организации «Братья-мусульмане» располагалась в Каире.
Я этим как-то не интересовалась. Во-первых, принадлежность к какой-либо партии сама по себе казалась мне делом нудным и вполне банальным. Во-вторых, я просто не понимала в то время ни политики, ни партийной системы Египта – пока еще чужой страны. И соответственно, не представляла себе, какие опасности могут грозить моему мужу и всей нашей семье.
Но пожалуй, главным препятствием переезда в Александрию была Зейнаб. Она ни за что не хотела покидать свою квартиру, где ей очень нравилось жить и где все было родным и памятным. Оставлять ее одну без помощи и присмотра было невозможно.
Купить новое жилье для семьи в Александрии нам было не на что. Наша свадьба стоила как новый «Мерседес» представительского класса. Небольшие сбережения Алекса лежали в Каирском Сити-банке и были неприкосновенны.
Когда я поняла, что в ближайшее время мы никуда не переедем, меня стало мучать желание уехать в Россию хотя бы до осени. Своим нытьем я порой доводила мужа до белого каления.
И когда, казалось, он уже был готов отпустить меня в Калининград, случилось несчастье.
Горе пришло неожиданно и перевернуло нашу жизнь.
Смерть и похороны Зейнаб
Однажды Карина забежала ко мне узнать новости, поболтать, посплетничать и выпить вместе кофе, как это у нас было принято. Она принесла красивую погремушку для Бориса и горячие булочки с маком для нас. Малыш ни с того ни с сего расплакался, и я никак не могла успокоить его. Зейнаб взяла мальчика на руки и вышла с ним на балкон, напевая что-то по-арабски. Я разлила кофе по чашечкам. В это время зазвонил телефон, и я вышла, чтобы взять трубку. Алекс интересовался, как у нас дела. Я сообщила ему, что Борис все утро плачет, может, его беспокоит животик, а в остальном все нормально. В это время Карина быстро капнула отраву в мою чашку.
Выйдя на балкон, я спросила Зейнаб, не принести ли ей кофе. Она сказала, что выпила бы, но не горячего. Так как мой уже остыл, я взяла свою чашечку и отнесла ее свекрови. Налив себе свежего, я плюхнулась в кресло поболтать с Кариной.
Бледная соседка держала свою чашку трясущимися руками и, казалось, совсем не слушала меня. Допив кофе залпом, она убежала домой, сославшись на неотложные дела. Я поругала себя за то, что, возможно, обидела подругу невниманием, поэтому она убежала, даже не поговорив со мной, – но быстро забыла об этом: Борис капризничал, и у меня все валилось из рук.
Алекс приехал на обед вовремя, купив по пути свежих фруктов – как мне нравилась его забота!
За обедом свекровь пожаловалась сыну, что соседка постоянно у нас сидит, из-за нее мне некогда заботиться о ребенке. Я попробовала возразить, объяснить, что Карина – моя единственная подруга в Египте, но Зейнаб решила, что Борису не хватает мамы и он плачет из-за этого.
Алексу было невыносимо тяжело слушать это: сын стал для него самым важным человеком. Все должно было крутиться вокруг Бориса. Никто и ничто не должно было получать больше внимания, чем его сын. Алекс строго посмотрел на меня:
– Сонсон, я запрещаю Карине появляться у нас. Занимайся ребенком, а не подругой.
– Хорошо. Я поняла. Но сказать ей это должен ты. Сам запрети ей к нам приходить.
– Я сделаю это, – кивнул Алекс и, повернувшись к матери, повторил: – Я сделаю это, мама.
После обеда мама ушла отдыхать, довольная разговором.
Накормив своих мужчин, я уложила их спать на нашу широкую кровать. Затем убрала со стола посуду и, загрузив ее в посудомоечную машину, тоже прилегла и благополучно уснула.