– Электрический паяльник буду делать, – указал Сережа на провода.
– Сожжешь пробки, влетит тебе от брата! – сказал капитан.
– Мне и так каждый день влетает.
– Большие у тебя сокровища. А брат видел? Не выбросит их?
– Виктор не выбросит, а вот тетя Лида, если увидит, выбросит. Она же в технике ни бум-бум… Вот стекло нашел! Положительная собирающая линза. Возьму с собой, пригодится.
В передней громко хлопнула входная дверь.
– Кто это? – удивился Сережа и двинулся в столовую. Ратных пошел за ним.
Косаговский стоял у окна и вглядывался в темноту. Мичмана в комнате не было.
– Ушел? – удивленно развёл руками Ратных. – Ничего не понимаю.
– Дядя Федя на улице! Идите сюда, посмотрите! – крикнул Сережа от окна.
– Эге! А мичман-то не один, – поглядев в окно, сказал Капитан и потушил свет в комнате. Так лучше было наблюдать за улицей. – А кто этот прыгун, не знаете, Виктор Дмитриевич?
На противоположной стороне улицы высокий, тонкий как жердь человек, упершись подбородком в грудь, то набегал на мичмана, то отскакивал, нелепо подпрыгивая.
– Первый раз вижу такого, – ответил Косаговский. – Это Памфил-Бык! – плюща нос о стекло, оживленно сказал Сережа.
– Памфил-Бык? Что это за зверь? – удивился капитан.
– Его все мальчишки в городе знают. Он то появится, то пропадет. Разные старухи богомолки говорят, что он в тайгу уходит богу молиться. Старухи говорят, что он святой, юродивый. Про юродивых я читал. Они в древние времена жили. Верно?
– Верно, – ответил не сразу, думая о чем-то своем, капитан. – Но, оказывается, юродивые и в наше время живут. Надо с ним познакомиться. Пошли, Виктор Дмитриевич?
– И я, и я! – закричал Сережа. Он первым очутился за дверью. Но его обогнал Женька, мчавшийся с лестницы вниз головой.
Глава 4 ЮРОДИВЫЙ
А. Пушкин, «Борис Годунов»1
Увидев подходивших капитана и летчика, Птуха двинулся навстречу.
– Это мой старый знакомый. Я его, жлоба, не раз на нашей трассе видел, – тихо сказал он капитану.
– На трассе? – быстро спросил капитан.
– Военно-стратегическую дорогу строим, а он на трассе божественную комедию ломал. Молитвы Пелена-род собирал, чудеса показывал.
– Чудеса? Какие чудеса?
– Иголку с ниткой через щеку продергивал, грудь шилом прокалывал. Факир, бодай его в брюхо! А рабочие, особенно деревенские из глухих углов, и бабы носами хлюпают: «Блаженненький!.. Святой, к господу причаенный!.. Чудотворец!..»
– А что ему на трассе нужно было?
– А я знаю? Вышиб я его с трассы и пообещал: если еще раз увижу – в землю по плечи вобью! А сейчас, гляжу из окна, он в тень прячется и на дом Виктора Дмитриевича пялится.
– Пойдем поприветствуем его, – двинулся капитан. Юродивый стоял, прижавшись к стене, прячась в тень.
– Уважаемый публикум! Рекомендую! Факир Шаро-Вары! – сердито, но тоном циркового шталмейстера провозгласил мичман.
Косаговский включил карманный фонарь. Из темноты выступило иконописное темное, изможденное лицо с узенькой бороденкой, стекавшей со щек. Блеснули пустые, словно стеклянные глаза. Памфил-Бык стоял сбычившись, уперев в грудь подбородок. Когда-то нож, а может быть, пуля или сабля резанули его по горлу. Рана заплыла безобразным шрамом, красным и бугристым, как петушиный гребень. Шея онемела, подбородок оказался притянутым к груди; голову юродивый поднять уже не мог. Он стал походить на бодающегося быка, за что и получил свою кличку. Одет он был в рваное пальтишко, подпоясанное веревкой, вместо шапки повязался по-бабьи грязным белым платком, на ногах – валяные опорки. Он опирался обеими руками на длинную и толстую дубину со свинцовым набалдашником в кулак величиной. Подошедшие к нему молчали; молчал и он, блестя своими «стеклянными» глазами.
Капитан почувствовал вдруг, что юродивый пристально вглядывается в него. В это время Женька заскакал вокруг юродивого с заигрывающим тявканьем. И будто бы отбиваясь от собаки, Памфил-Бык, перехватив дубину за нижний конец, с силой размахнулся ею вкруговую. Круто загудел воздух. Испуганно вскрикнул невидимый в темноте Сережа. Свинцовый набалдашник просвистел близко от головы капитана.
– Осторожнее размахивай, гражданин, – спокойно сказал капитан. – Ты кто такой?
Памфил-Бык ухмыльнулся широко, бессмысленно.
– Асиньки? Я кто? Я Памфилка, дурак присноблаженный, глупомудрый. Вот я кто. – Он заморгал часто, подпрыгнул высоко и завопил хрипло: – Христа зарезали!.. Богородицу-матушку зарезали!.. Ой, жалко!
– Заткни кран! – гаркнул, как на палубе, мичман. – Что здесь потерял? Что высматриваешь?
Юродивый и ему ответил ангельской, миролюбивой улыбкой.
– Асиньки? – и закрестился вдруг испуганно. – Узнал! Узнал тебя!.. Ты богородицу зарезал!.. Боюсь! Ты Памфилку-дурака зарежешь… Боюсь! – захныкал он, тыча пальцем в лицо мичмана.
– Ша!Чтоб тихо было! – шагнул Птуха к юродивому и поднес к его носу кулак. – Чуешь? Увидишь небо в алмазах!
В глазах Памфила мелькнула осмысленная злоба.
– Не дуй в улей, без глаз останешься, – тихо, угрюмо проговорил он. – Не ровен час, сегодня – нас, завтра – вас.
– Чеши отсюда на полусогнутых, пока цел! – снова двинулся мичман на юродивого.
А Памфил уже уходил, подскакивая и вопя хрипло церковный напев:
Волною морскою, скрывше древле, Гонителя, мучителя под водою акрывше…
Его не было видно, но из темноты все еще доносилось со злобной угрозой:
Гонителя… мучителя…
Капитан молчал, сунув руки в карманы шинели, о чем-то упорно думал.
– А, гори они синим пламенем, эти факиры и малохольные юродивые! – вдруг зло сказал мичман. – Шатаются тут! И чего милиция смотрит? Потопаю я.
Выспаться надо. Завтра-рано полетам. Давай руку, Сережа.
Даже по звуку шагов мичмана можно было попить, что он очень сердит и очень чем-то недоволен.
Глава 5 ГРАНИЦА
М. Светлов, «Перед боем»1
Косаговский предложил капитану ночевать у него, а не в командирской гостинице пограничного отряда. Виктору хотелось послушать рассказы капитана о жизни на границе. Ратных охотно согласился. Едва вошли они в маленький кабинетик летчика, капитан подошел к телефону.
– Разрешите? Позвоню куда следует. Доложу о присноблаженном Памфиле-Быке. Не нравится мне этот юродивый: что-то фальшивое в нем и ведёт себя подозрительно.
– Капитан поднял трубку, а Виктор деликатно вышел, притворив дверь. Когда он вернулся, Ратных бесшумно ходил по комнате, заложив руки за спину. Лицо его было мрачно и озабоченно.
По коридору, подпрыгивая, промчался умываться Сережа.
Капитан улыбнулся:
– Шустрый он у вас, как чижик. Не ходит, а бегает вприпрыжку. Торопится, как бы без него что-нибудь интересное не случилось.
– Бедовый слишком. Но коли созорничает, не отопрется, душой не покривит. Не возьму его все же завтра, в рейс.
– А где ваши родители?
– Мама умерла, когда Сереже шесть лет было, а через два года и отец погиб при катастрофе. Он был паровозным машинистом. Живем втроем, с тетей Лидой, маминой; сестрой.
Опять промчался с подскоком Сережа. Виктор остановил его около дверей:
– Покажи руки. Чистые. А шея? Молодец. Марш спать! Завтра можешь спать вволю. Отвезу тебя следующим рейсом.
Сережа посмотрел на брата исподлобья.
– Все равно полечу завтра, – сказал он упрямо и пошел к себе.
– Не; валяй дурака! – крикнул ему вдогонку брат. Сережа не ответил. Слышно было, как он свирепо колотил подушку, укладываясь спать.
– А вы, товарищ капитан, наверное, женаты? Дети есть? – спросил Косаговский.
– Нет, холост. Вот прикипел к вашему Сережке,
2
Капитан и летчик закурили.
– Вы говорили, Степан Васильевич, что спешите на заставу, – прервал молчание Косаговский. – Что-нибудь тревожное?
– У нас всегда тревожно. Слышали о Братстве русской правды[3]?
– Был судебный процесс этого Братства. В газетах читал. Пойманы на границе как шпионы и диверсанты.