Знаешь, сколько он в них вложил?
- Дураки воры, - сказал Борис Дмитриевич. - Книги почти все на иностранных языках. Они не смогут продать эти книги. Сразу попадутся.
- Да они и не будут продавать. Оставят себе и будут любоваться картинками.
Даже Азалия Васильевна рассмеялась:
- Коля! Что ты говоришь - воры оставят книги себе?! Пополнят свою библиотеку! Где ты видел таких воров?
- Мама, я, слава богу, еще ни разу не видел ни одного настоящего вора. Ходить в суды у меня нет времени - но я же не в безвоздушном пространстве живу?! Читаю, слышу, что говорят! Вся беда в том, что воров развелось слишком много...
- Да уж, - кивнул Осокин, - что ни день - кого-нибудь обворовали. А милиция...
- Прости, Боря, - перебил его Рогов. - Я не закончил мысль. Так вот воров слишком много, и воруют теперь не только для того, чтобы потом продать украденное скупщику и неделю жировать на малине. Воруют - и пользуются ворованным сами...
Они еще поговорили на эту острую тему, а потом уединились на кухне за шахматами.
Когда Борис Дмитриевич взглянул на часы, было уже два. Рогов осторожно, чтобы не разбудить давно уснувшее семейство, проводил Осокина до дверей и подождал, пока тот спустится по темной лестнице вниз. Разговор о ворах придал мыслям определенное направление.
- Коля, привет! - негромко крикнул Осокин, благополучно миновавший три темных этажа.
Рогов закрыл на все запоры дверь и пошел в спальню к своей Азалии. А Борис Дмитриевич сел в машину, минуты две прогревал мотор и поехал к Приморскому шоссе.
Перед разведенным Тучковым мостом ему пришлось подождать минут двадцать. Несмотря на позднее время, у моста скопилось много машин такси, да и личных машин было немало.
Осокин любил ездить по ночному городу. Прямые, свободные улицы, спокойное, без дергания движение. Без заторов, без нервотрепки. Из-за чуть приспущенного бокового стекла лицо обдувает свежий ветерок. Лишь изредка на проезжей части возникает одинокая фигура с протянутой рукой или даже загулявшая парочка, больше всего в этот момент мечтающая о домашнем уюте, а потому готовая заплатить любые деньги, только бы их доставили по назначению. Борис Дмитриевич старался никого не подвозить. Подрабатывать таким путем он считал неприличным, да, по правде говоря, и побаивался.
Во время ночных поездок его никогда не покидало чувство уюта, чувство удовлетворенности, что ли. Если холодно - можно пустить в салон чуть-чуть теплого воздуха. Ровно шумит мотор, зеленым спокойным светом освещена приборная панель, а запоздалые неприкаянные пешеходы только придают твоему комфорту определенную остроту...
Борис Дмитриевич выехал на Кировский. Впереди сомкнутым строем медленно шли поливалки - пришлось сбросить скорость. За Ушаковским мостом поливалки поехали прямо, а Осокин, дождавшись, когда загорится зеленая стрелка светофора, свернул налево, на Приморское шоссе. Из-за поливалок машин на шоссе поднакопилось, и к Лахте неслась уже целая колонна. Какой-то лихач на светлой "Волге", вырвавшись на левую сторону, обогнал колонну, но когда Осокин проезжал пост ГАИ при въезде в Лахту, с этим лихачом уже беседовал инспектор. "Ну что, братец, съел? - усмехнулся Борис Дмитриевич. Не считай себя самым умным!"
Тысячи комаров и мошек роились в тугих лучах фар. "Надо будет, как приеду, сразу помыть машину", - подумал Осокин. Отмывать присохших к лобовому стеклу и радиатору насекомых было делом нелегким и хлопотливым, а Борис Дмитриевич относился к своим "Жигулям" очень бережно и содержал в большом порядке.
За Солнечным он ехал один. Несколько крупных капель ударили в ветровое стекло, и тут же машина въехала в полосу дождя. Остро запахло хвоей, свежестью, начинающими вянуть травами.