Алексей Архипович провожал внучку.
— Откуда я вам возьму людей, — пожимал плечами лейтенант, расслабленно полулежа на стуле перед дважды Героем Советского Союза.
Леонов тяжело выдохнул, всплеснул руками и, обернувшись, увидел меня. И страшно обрадовался!
— Виктор! — сказал генерал армии, легендарный космонавт, человек, первым вышедший в открытый космос. — Какая удача! Идите сюда, вас они послушаются…
«Старший брат следит за тобой»
Улучшить работу погранслужбы мне, признаться, так и не удалось, — зато однажды я напугал тетку в детском саду!
Тетка тяжело спускалась по ступенькам этого самого детсада, арендованного для съемок программы «Куклы». Тяжесть спуска объяснялась телосложением и полными сумками в обеих руках.
А я как раз вышел на крыльцо подышать.
Тетка увидела меня — и аж выпустила из рук наворованное.
— Ой, — вскрикнула она, — нас-то за что!
Да, да, так и знайте, я не только за Кремлем слежу, я везде, везде…
Знак уважения
Дело было в Екатеринбурге, в гостинице.
Я уснул заполночь, а потом в полной тьме полминуты пытался нашарить трубку затрезвонившего телефонного аппарата.
— Виктор! — сказал вальяжный голос из трубки. — Мы тут, по соседству, в сто втором… В знак уважения к вашему таланту… просим к нам… коньячку…
Точного текста не помню, потому что, в сущности, еще спал. Так и не проснувшись, промямлил, что не пью, и повесил трубку. Все это происходило в полной тьме. Перед тем как снова отрубиться, я на секунду зажег свет. Была половина шестого утра. Сволочи, подумал я — и провалился обратно в сон.
Наутро я подошел к девушке у стойки и злобно поинтересовался, какого черта она соединила со мной какого-то идиота в половине шестого утра.
Девушка испуганно оглянулась на стоявшего рядом охранника. Охранник закаменел лицом. Мне показалось, что им обоим не понравилось определение «идиот».
— Ну хорошо, — сказал я. — Значит, так. У меня к вам просьба. Завтра, ровно в половине шестого утра, позвоните, пожалуйста, в сто второй номер и передайте, что Шендерович благодарит за приглашение и извиняется, что не смог прийти.
Шутка казалась мне адекватной и даже изящной. Я улыбнулся, полагая, что девушка-портье оценит это изящество. И тут понял, что значит выражение «короля играют придворные».
Портье побелела лицом и с отчаянием в глазах замотала головой. Охранник же отвернулся, всем видом давая понять, что ничего этого не слышал вообще.
— Слушайте, — сказал я. — Кто у вас там живет, в сто втором?
И портье тихо ответила:
— Хабаров.
Тут уже, наверное, побелел лицом я.
Хабаров был главой «уралмашевских», по совместительству — депутат местного совета. Он и его «братки» закатали под асфальт конкурентов еще в середине девяностых — и с тех пор рулили Е-бургом на законных основаниях.
Хабаров был хозяином города и, как выяснилось впоследствии, владельцем этой гостиницы… Если бы я ночью успел толком проснуться и послать его вдоль по алфавиту, моя гастрольная деятельность, полагаю, могла закончиться прямо в этой гостинице, вместе с жизнью.
Через месяц с небольшим Хабарова арестовали, а еще через неделю — повесили в тюремной камере. Я тут ни при чем, так совпало.
Координатор протеста
Дело было в Нижнем Новгороде.
Ясным весенним днем иду, гляжу: митинг у памятника Минину. Транспаранты, мегафон, тетки-активистки собирают подписи… Оказалось, вся эта суета — в защиту местного вора Климентьева: он только что победил на выборах мэра, и его, наконец, посадили.
Ну митинг, флаги… Я, как та гоголевская крыса, пришел, понюхал и пошел прочь. И как раз мобильный зазвонил…
И вот иду я по главной нижегородской улице к Дому актера и разговариваю по телефону — глядь, откуда ни возьмись, человек с телекамерой. Забегает спереди и, пятясь, снимает, как я иду. Узнали, думаю. Неловко, хотя приятно, конечно. Но откуда этот папарацци? Неужели караулил?
Вдруг — вторая телекамера, третья… И все забегают передо мной — и снимают, как я иду. Тут я заподозрил неладное. Что-то, думаю, густовато. Я все-таки не принцесса Диана.
Оборачиваюсь — мамма миа! Все климентьевские бабушки-страдалицы со своими лозунгами идут за мной по улице.
Я — в Дом актера, а они — к местной прокуратуре!
Телевизионная картинка в тот день была классная: митинг в Нижнем Новгороде в защиту вора Климентьева; впереди, с мобильником в руках, — я!
Координирую народный протест.
Разговор не удался
А вообще к популярности лучше сильно не привыкать. Можно нарваться и посерьезнее.
Вот рассказ моего знакомого, человека весьма известного. Нелегкая судьба продюсера занесла его в Лондон, где, прямо в аэропорту, у него и прихватило живот.
Добежал он до туалета, отсиделся — и вдруг слышит голос из-за перегородки. По-русски.
— Ну, как долетел?
— Нормально, — ответил продюсер, немного удивившись обстоятельствам беседы. Впрочем, к тому, что с ним заговаривают незнакомые люди, он давно привык. Все было бы ничего, но разговор вдруг перешел в практическую плоскость.
— Сколько взял денег? — спросил человек из-за перегородки.
— Нормально взял, — ответил продюсер. И напрягся — потому что за перегородкой сидел, не иначе, знакомый.
— А когда назад? — поинтересовался туалетный собеседник.
— Через три дня, — ответил продюсер, судорожно пытаясь понять, с кем говорит. Голос был совершенно неизвестный, но, будучи человеком вежливым, продюсер продолжал уклончиво беседовать с незнакомцем о разных обстоятельствах своей жизни, пока из-за перегородки не раздалось:
— Прости, не могу разговаривать, тут какой-то мудак в сортире отвечает на мои вопросы.
Гастроли
…И опять меня отвели в сторонку, попросили снять ботинки, расстегнуть ремень и встать, как у Леонардо да Винчи: руки в стороны, ноги на ширину плеч.
Ничего нового. Шмон, еще до 11 сентября, стал непременной частью моих путешествий. В Париже во мне ищут араба-террориста, в Стамбуле — курда, в Тель-Авиве — палестинца; в Москве (когда ненадолго сбрил бороду и перестал быть похожим на Шендеровича) я стал лицом кавказской национальности и регулярно предъявлял документы…
В Америке хорошего впечатления я тоже не произвожу. А после третьего подряд персонального обыска начал заранее отводить глаза и покрываться холодным потом, как будто вчерась от Бен Ладена.
Однажды я набрался наглости и посетовал на свою горемычную судьбу здоровенному черному дяде, ворошившему мой багаж в поисках взрычатки.
И понял, что такое настоящий черный юмор.
Дядя поглядел на меня и без тени улыбки сказал:
— Change your face…
Меняй лицо.
Условия аренды
Многие американские синагоги — разновидность клуба, и концерты в них — обычное дело. Случаются, впрочем, и недоразумения…
В Питтсбурге посреди моего монолога на сцену вышел немолодой ортодоксальный еврей и предложил присутствующим помолиться вместе с ним. На резонное замечание, что здесь идет юмористический концерт, ортодокс не менее резонно возразил, что здесь — дом Божий.
Да, но Господь сдал свой дом в аренду и взял чек на триста баксов!
Ортодокса это довод не убедил, и он стартовал со своим проверенным репертуаром… Еврейский Господь оказался существом неожиданно толерантным и никого из нас не убил.
Лишняя буква
Во время моего выступления в ДК имени Газа в Петербурге организаторы устроили сбор средств для больных детей…
Название дома культуры что-то замкнуло в моей горемычной голове — и я со сцены напомнил петербуржцам об их великом земляке, докторе Гаазе, о его фразе «спешите делать добро»…
Денег на больных детей мы собрали изрядно — вот только «святой доктор» Федор Петрович оказался тут совершенно ни при чем. Дом культуры назван был, разумеется, вовсе не в его честь, и доживи автор «Азбуки христианского благонравия» до большевиков — шлепнули бы контру у первой стенки!
Товарищ Газ, чье имя носит ДК Путиловского завода, был комиссаром бронепоезда № 6 «Имени тов. Ленина»…
Одно «а», одно!
И как мне вообще могло прийти в голову? Вроде не из европ приехал, свой же, здешний…
Эх, вот бы дожить до переименования…
Два «а» должно быть, два!
Мигалка
Нижний Новгород.
Вечером — концерт, а днем зазвали меня к какому-то местному начальству в тамошний Кремль (Путина еще не было, и начальство не шарахалось от меня, как от прокаженного, а норовило дружить).