– Я так на вас надеялась, а вы мне мозги пудрите, – с детскими интонациями проговорила она и уткнулась в ладони, как будто хотела спрятаться.
Они сидели вдвоем на лавке у его дома. Мимо проходили редкие прихожане, здороваясь с ним, но не приближаясь. Священник хотел погладить девушку, но опасался реакции. Вместо этого он откинулся на спинку и сорвал листок с дерева, ветви которого нависали над ними. Сложил несколько раз, как лист бумаги, поднес к лицу и понюхал.
Вероника тяжело вздохнула и выпрямилась.
– А может, вы и правы. Пусть будет все так, как есть.
Священник молча смотрел на церковь и, казалось, уже не думал о девушке.
– Я так надеялась, так надеялась… Все было так хорошо. Я думала, все как-то разрешится, а все оказалось так непросто. Я думала, что Паша просто так говорит о любви. Ну, как просто об идее, что ли, понимаете? А он правда верит, что любовь – это зло. Он правда в это верит, понимаете? – и она посмотрела на священника.
– В том-то и беда, что идеи правят миром. И самые страшные – те люди, которые верят, что их идеи единственно правильные.
– Но вы ведь тоже верите.
– У меня это по-другому. Я верю в Бога и Спасителя нашего, Иисуса Христа. Они дали миру надежду. И я доверил им свою жизнь.
Они помолчали, обдумывая каждый свое.
– Я ведь обычный человек. И ничего в этом мире, кроме веры, у меня нет. Этим я могу поделиться, но ничем другим. Я понимаю тебя. Сам переживал что-то подобное…
– Вы ведь священник!
Священник улыбнулся, глядя ей в глаза.
– Милая моя, я ведь не был священником всю жизнь. Я был обычным человеком, бродящим в потемках, пока не пришел к Богу. Я понимаю, насколько мирская суета отнимает силы. Сколько страданий причиняет. А все от бессмысленности. От отсутствия веры. Ну как без нее?
– А как же вы пришли к ней?
– О, это длинная история, и у каждого она своя.
Он встал.
– Ты извини, но мне надо идти по делам. А ты, если хочешь, посиди тут, посиди.
Она хотела встать, но он положил ладонь ей на плечо.
– Храни тебя Господь, – сказал он, перекрестив ее. – Ты крещеная?
– Я не знаю. Надо у мамы спросить. Наверное да, ведь всех крестят.
– Узнай, узнай. Ну, я пойду.
Он повернулся и, пройдя через калитку, поднялся по ступенькам в свой дом.
Странное это дело – предложение. Ведь не приказал он ей «посиди», а просто предложил «посиди, тут посиди», – а отказаться неудобно. Будто приказал. Она, признаться, ушла бы сразу, потому что хотела подумать, но могла остаться сама с собой, только когда делала обычные для окружающих вещи. Например, гуляла или ходила по магазинам. Но не тогда, когда оставалась одна в комнате. Ей казалось, что люди, зная, что она одна, уже тем самым подозревают ее в уединении, и понимание этого нарушало уединенность. Вы можете остаться наедине с собой в туалете. А представьте, что под дверью кто-то стоит и ждет, когда вы выйдете. Неприятное ощущение, правда?
Она посидела немного, как бы для приличия, а затем встала и, не оборачиваясь, пошла к автобусной остановке.
Уже сидя в маршрутке и глядя в окно, она думала о том, каким счастливым должен быть человек, у которого отсутствуют обычные проблемы, который посвятил себя служению Богу и все время думает только о людях и помогает им жить. Но тут же она представила себе людей с их однообразными проблемами, ищущих совета у священника, и как ему, должно быть, надоело все это, и какая это скучная жизнь. Одно и то же, одно и то же каждый день. Бывает ли Богу скучно?
Она стала, как ни странно, приходить к священнику и терпеливо ждала окончания службы, разглядывая лики святых. Она находила в этом успокоение. Казалось, лики эти наполнены мудростью. Казалось, за ними стоят сложные судьбы и истории. Смирение. Смирение перед судьбой и обстоятельствами. Принятие того, что неминуемо. Вот то, что понимала Вероника. Она даже пыталась украдкой перекреститься несколько раз, но почувствовала только неловкость от этого.
Когда она поделилась этим со священником, он, к ее удивлению, рассмеялся.
– Все дело в твоей голове. Ты пытаешься ходить, как ребенок, но ведь ребенок не видит себя со стороны и не понимает, как он смешон и забавен, а ты смотришь на себя со стороны, тогда как надо в душу себе смотреть. Понимаешь?
– Но я ведь женщина, и мне всегда хочется выглядеть красиво, как мне не смотреть на себя со стороны?
Они сидели на той же скамейке под деревом у его дома. Он наклонился, отряхнул подол своей рясы и выпрямился, задумавшись. Затем погладил бороду и, скорее размышляя вслух, чем обращаясь к ней, заговорил.
– Когда-то человек стал мыслящим и был таковым долгое время. Однако жить в мире не захотел, и тогда мужчины стали править миром. И что получилось? Получилось то, что мир стал мужским. Агрессивным, жестким, циничным. А мужчины, как известно, любят глазами, а не сердцем, как женщины, вот и получился наш мир смотрящим. Поэтому-то все и обращают внимание на внешнюю оболочку, а что под ней – пойди пойми.
Он посмотрел на нее, слегка улыбнувшись.
– Не станешь ты жить в доме из бетона, даже если он красивый. Все в нем из бетона – столы, стулья, кровати. Ведь не станешь?
– Можно ведь его украсить, – с улыбкой возразила она.
– Правильно. Только украсить – это значит душу свою вложить в него. Понимаешь?
– Ну, опять-таки, чтобы красиво было.
– Красиво или уютно?
– И красиво, и уютно.
– От лукавого это все. Красиво – это для того, чтобы завлекать мужчину, а вот живут там, где уют и тепло. Правильно?
– Правильно, – тихо ответила Вероника.
– Ты же не захотела оставаться с Павлом, помнишь? Потому что это против тебя, против твоей души. Это Богу противно. Ты же не мусульманка. Ты хотела душу свою ему отдать, а он польстился на красоту. А красота эта обманчива и не вечна. О душе надо думать. В ней только ты и Бог. И вечность. С любовью человек создан, и с ней он должен жить.
Так, или почти так, они беседовали часто. На самые разные темы. Хотя какие там разные. О чем бы человек ни говорил, он всегда говорит о себе, а вернее, о душе.
Вероника становилась спокойнее. Это заметил и священник, который понимал, что у некоторых людей путь к Богу очень долог.
Однажды, когда священник собрался идти готовиться к вечерней службе, к ним подошел высокий светловолосый мужчина. Кепка закрывала глаза, а он, кроме того, наклонился.
– Священник Феодосий? – спросил он.
– Да, – ответил тот, вставая.
– Здравствуйте, – и незнакомец протянул ему руку для пожатия.
– Храни вас Господь, – ответил священник, машинально пожимая руку. – Извините, ради Бога, что-то не припомню вас, хотя лицо кажется знакомым.
Незнакомец снял кепку.
– Иван я. Иван Остров, помните?
– Ах, ну конечно, конечно, Иван, как я могу вас забыть.
– Вот решил зайти к вам поблагодарить за ваше участие и поддержку в трудную минуту… – И, заметив Веронику, кивнул ей. – Извините, что отрываю вас от разговора.
– Да что вы, что вы. Это Вероника. У нас, собственно, никакого особенного разговора не было. Присаживайтесь к нам.
Вероника подвинулась, и Иван сел рядом. Не успел присесть священник, как Вероника поднялась.
– Я, наверное, пойду, батюшка? – неуверенно произнесла она.
– Ступай, как знаешь. Хотя, Иван, я тоже должен идти, но если у вас есть время подождать, можете у меня чаю пока попить. Поговорите, а там и я вернусь. Как вы, Иван?
– Да неудобно как-то, – смущаясь, произнес Иван.
– Ну тогда, может, побудете с Вероникой на службе?
– А можно?
– Отчего же нельзя. Вероника, вы с Иваном идите в церковь, а я подойду. А после попьем чаю, поговорим.
В церкви они просто стояли рядом позади прихожан, ближе к двери. Она украдкой посмотрела на Ивана снизу вверх. Открытое лицо и отстраненный взгляд. Он вслушивался в то, что говорил отец Феодосий, и от падающего сбоку света его глаза казались прозрачными. Такой взгляд, наверное, у человека, который один стоит на высокой скале, перед тем как прыгнуть в океан.
Возможно, близость была рождена отцом Феодосием, который буквально перед службой разговаривал с ней. Именно с ней. А теперь говорит со всеми. Такое ощущение, должно быть, испытывает ученик, с которым доверительно разговаривает учитель. И в этой доверительности возникает чувство индивидуальной принадлежности. После этого учитель, выступающий перед классом, связан с конкретным учеником особыми отношениями. Он для одного ученика уже нечто большее, чем для всех остальных. Они связаны передачей друг другу кое-чего сокровенного, что укрыто от других.
Может быть, «предать» происходит от «передать», то есть передать то, что тебе не принадлежит, другим?
Иван пошатнулся, прижал руку ко рту и выбежал из церкви. Вероника последовала за ним скорее по инерции этого неожиданного действия, чем под влиянием суждения.
Его вырвало. Один раз. Еще раз. Затем череда приступов перешла в стон. Он стоял сразу за углом церкви и опустился на колени, когда она подошла к нему сзади. Он напоминал животное в такой же ситуации, но его организм ничего не выделял.