Раньше он, наверное, говорил бы
дерзости, чтобы досадить матери, но ненависть быстро научает
многому. Теперь он только молчал, молчал и молчал, - пока
она не начинала стонать под гнетом его молчания.
Она больше не могла сдерживаться. Когда они вышли из-за
стола и Эдгар все с той же упорной навязчивостью собрался
следовать за ними, ее взорвало. Она забыла всякую
осторожность и бросила ему в лицо всю правду. Не в силах
больше терпеть его неотступное выслеживание, она встала на
дыбы, как измученная мухами лошадь. - Что ты все бегаешь за
мной, как трехлетний ребенок? Я не желаю, чтобы ты все
время мозолил мне глаза. Детям не место среди взрослых.
Запомни это! Займись один чем-нибудь хоть на час. Читай
или делай, что хочешь. Оставь меня в покое! Ты мне надоел
своим приставанием и капризами.
Наконец-то он вырвал у нее признание! Эдгар улыбнулся, а
барон и его мать казались смущенными. Она отвернулась и
хотела уйти, злясь на себя, что не сумела скрыть от сына
свою досаду. Но Эдгар невозмутимо ответил: - Папа не
хочет, чтобы я оставался один. Папа взял с меня слово, что
я буду все время с тобой.
Он напирал на слово "папа", потому что уже раз заметил,
что упоминание об отце действует на них угнетающе. Значит,
и отец как-то замешан в этой тайне; по- видимому, папа имеет
над ними какую-то тайную, непонятную власть, если они
пугаются одного его имени. И на этот раз они опять ничего
не ответили. Они сложили оружие. Мать пошла вперед, барон
рядом с ней. Эдгар шел за ними, но не смиренно, как слуга,
а сурово и строго, как неумолимый страж. Он звенел незримой
цепью, которую они тщетно пытались разорвать. Ненависть
закалила его детские силы; не посвященный в тайну, он был
сильнее тех, кому она связывала руки.
ЛЖЕЦЫ
Но времени оставалось в обрез. Отпуск барона приходил к
концу, и надо было торопиться. Они понимали, что сломить
ожесточенное упорство мальчика невозможно, и решились на
последнее, самое постыдное средство, чтобы хоть на час, на
два избавиться от его деспотического надзора.
- Сдай эти заказные письма на почту, - сказала мать
Эдгару. Они стояли в вестибюле, барон у подъезда нанимал
фиакр.
Эдгар с недоверием взял письма; незадолго до того он
заметил, что один из слуг что-то говорил матери. Уж не
затевают ли они что-нибудь против него?
Он медлил. - Где ты будешь меня ждать?
- Здесь.
- Наверное?
- Да.
- Только не уходи! Значит, ты будешь ждать меня здесь, в
вестибюле, пока я не вернусь?
В сознании своего превосходства он уже говорил с матерью
повелительным тоном. Многое изменилось с позавчерашнего
дня.
Он отправился с письмами на почту. В дверях он
столкнулся с бароном и в первый раз за последние два дня
заговорил с ним:
- Я только сдам эти два письма. Мама будет ждать меня.
Пожалуйста, без меня не уходите.
Барон быстро прошмыгнул мимо. - Да, да, мы подождем.
Эдгар бегом побежал на почту. Ему пришлось ждать:
какой-то господин, стоявший перед ним, задавал десятки
скучных вопросов. Наконец, он исполнил поручение и, зажав
квитанции в руке, помчался обратно. Он поспел как раз
вовремя, чтобы увидеть, как барон и его мать отъезжали от
гостиницы.
Эдгар пришел в бешенство. Он чуть было не схватил
камень, чтобы швырнуть им вслед. Улизнули-таки от него! И
как подло, как низко они врали! Он уже знал со вчерашнего
дня, что его мать лжет.