Касаткин внимательно осмотрел ка-питана и, не обнаружив в нем ничего, кроме безоговорочной рабской преданности, одобрительно оскалил крупные острые зубы.
– А ты, Олег, не дурак. Соображаешь! Обязательно навестим засранца. Всей компанией. Предупреди Курбатова, Кобелева и Гаврилова...
* * *– Пора! – примерно в то же самое время сказал Платонов директору кладбища. – Ты проинструктировал людей?
– Давным-давно, – ответил Михайлов. – Они уж заждались. Кстати, если не секрет, почему именно сегодня, а не вчера или завтра?
– Не знаю толком, – пожал плечами Станислав Кириллович. – Какое-то внутреннее предчувствие. Вчера, по-моему, было рано, а завтра скорее всего будет поздно.
– Чутье у тебя верное, – подтвердил Петр Иванович. – Помнится, на зоне ты всегда заранее угадывал, когда вертухаи[58] повальный шмон[59] в бараке учинят. Ни разу не ошибся!
– Покличь ребят, – попросил Платонов, – я хочу лично с ними побеседовать.
Бывшие зеки, а ныне могильщики Кузя, Фока, Семеныч и Федька Рябой, кряжистые, средних лет мужики с мощными узловатыми руками, быстро явились на зов и почтительно остановились у двери. Платонов (лагерное прозвище Философ) как в заключении, так и на воле пользовался у уголовников немалым авторитетом. Философа в равной степени уважали и боялись. Уважали за честность, справедливость, сильную волю, а боялись... Гм! Со всеми без исключения врагами Платонова неизбежно происходили «несчастные случаи» со смертельным исходом. Кто «повесится», кому железный лом на голову упадет, а один стукач ухитрился провалиться в узкое очко отхожего места (только непонятно, как протиснулся) и захлебнуться в нечистотах. Правда, за мелочи Философ не мстил, прощал, но по-серьезному лучше было его не задевать.
– Присаживайтесь, – радушно пригласил Станислав Кириллович, указывая на стулья. – Уточним детали. – И, дождавшись, пока могильщики рассядутся, спросил: – Петр вам все объяснил? Да? Отлично! Тогда напомню лишь две вещи. Первое: «пассажир» физически крепок, каратист, будьте с ним повнимательнее, и второе, главное: он нужен мне живым, желаю сказать пару слов на прощание... Это все. Рабочий и домашний адреса у вас на руках, телефоны тоже. Приступайте!..
Могильщики деловито вышли из кабинета.
* * *Весь день Сергей Игнатьевич не покидал квартиры по причине паршивого самочувствия и не менее паршивого настроения. Болела отбитая тяжелым ботинком Снежка почка, трещала ушибленная голова, ныли хоть и зажившие, но вчера растревоженные падением в яму ребра. Сквалыжная елкинская душа ну просто верещала гадким голосом: «Четыреста тысяч долларов! Четыреста тысяч долларов!»
Коммерсант жил исключительно предвкушением скорой лютой расправы с Антоном, Снежком, подлюгой Иволгиным...
– Делиться, видите ли, захотел! – вспоминая Владилена Андреевича, скрипел зубами Елкин. – Работать вместе надоело? Испугался, жирная свинья, поджогов, налетчиков в черных масках! Решил удрать как крыса с тонущего корабля. Думаешь, мне хана? Не-е-е-т, Владиленчик! Это тебе хана, а я выплыву. Я живучий! И тебе, Антоша, каюк! Не попользуешься ты моими баксами. Выкуси! Руоповцы тебя, бандюгу, до смерти затопчут. И Снежка заколбасят. Насчет его я специально попрошу, чтоб помедленнее убивали за дополнительную плату, хе-хе! А мокрице Иволгину собственноручно вафельник расквашу. По поводу же раздела имущества ему менты все доходчиво объяснят. В суд, блин, собрался. Здесь тебе не Аме-рика!..
Около часа дня зазвонил телефон.
– Слушаю, – проворно схватил трубку Сергей Игнатьевич, вообразивший, будто звонят руоповцы, решившие приехать пораньше.
– Алло, это морг? – спросил на другом конце провода незнакомый хрипловатый голос.
– Нет, придурок, квартира! – рявкнул коммерсант и по хамскому своему обыкновению послал незнакомца на «три веселые буквы».
Снова потянулся длинный, заполненный кровожадными мечтаниями день. Наконец наступил долгожданный вечер. Елкин нетерпеливо поглядывал на часы, бормоча: «Где ж их, дармоедов, черти носят? Совсем нюх потеряли. Пожалуй, стоит сократить плату за крышу!» Без двух минут семь в дверь позвонили. Сергей Игнатьевич бегом бросился отворять.
– Приветик! – сатанински улыбнулся с порога Касаткин и, грубо отпихнув хозяина квартиры, прошел вовнутрь. Вслед за начальником протопали остальные – в форме, при оружии, с резиновыми дубинками в руках.
– Обувь снимите! Грязь на дворе, – раздраженно потребовал Елкин, и в ту же секунду капитан Дробижев без предупреждения врезал ему дубинкой в переносицу. Хрустнула кость, из носа хлынула кровь, бывший сэнсей впал в состояние гроги[60].
– В комнату тащите, – словно сквозь вату услышал он короткое распоряжение подполковника. Железные руки подхватили Сергея Игнатьевича под мышки и бесцеремонно поволокли.
«Это сон, – забрезжила в помутненном сознании отчаянная надежда. – Сейчас я проснусь и...»
Тяжелый удар раскрытой ладонью по затылку швырнул коммерсанта лицом на ковер.
– А вот теперь потолкуем, – по-хозяйски усаживаясь в кресло, хохотнул Вениамин Михайлович...
* * *– Дома, пидор мокрожопый! – позвонив из телефона-автомата на квартиру Елкина, сообщил товарищам Семеныч, главный в компании могильщиков, и, зло сплюнув, добавил: – Представляете, на х... меня послал! Ни с того ни с сего! Во гнида[61]! Неудивительно, что Философ кровушки его возжаждал. Поехали, ребята!
– На хате возьмем или на улице дождемся? – поинтересовался Кузя, самый молодой из присутствующих.
– Разберемся по ситуации, – проворчал Семеныч. – Желательно бы, конечно, на улице, но коли он, козел, не захочет наружу вылезать, придется идти в хату. Философ сказал – сегодня, значит, сегодня и сделаем. При любом раскладе. Подождем до вечера, допустим, до восьми, а там... В общем, грузитесь в тачку, не фига время даром терять...
Могильщики прибыли к жилищу Елкина на серой «Газели», поставили машину напротив подъезда и принялись по очереди наблюдать за выходом. «Козел» упорно «не вылезал». Оскорбленный коммерсантом Семеныч зверел на глазах.
– Когда Философ скажет свои прощальные «пару слов», попрошу отдать пидора мне живым, – вслух мечтал он. – Труп-то сжигать придется. Недаром с мужиками из крематория договорились. Им велено заранее печку вычистить, дабы козлиный прах ни с чьим чужим не смешался, пепел собрать и в коробку, да передать Философу лично в руки... Кириллыч пепел получит, как уговорено, но козла я в печку живьем запихну. Вот смеху-то будет!
Могильщики одобрительно посмеивались. Так прошел день.
Около семи вечера Фока заметил подкатившую к дому милицейскую машину, из которой выбрались пять бугаев в форме и прямиком направились в елкинский подъезд.
– Руоповская крыша! – догадался Семеныч. – Михайлов, помнится, говорил, что козел под мусорским крылышком прячется. Не беда. Обождем. Надеюсь, они там ночевать не останутся!
– С какой стороны посмотреть. Пидор все-таки! Может, он с ними задницей расплачивается! – сально сострил Федька Рябой.
Глуповатый Кузя громко загоготал.
– Тише! – свирепо прошипел Семеныч. – Не шуми! И вы, остальные, языки прикусите! Не к чему нам высвечиваться.
В «Газели» установилась кладбищенская тишина...
* * *– Ну давай, выкладывай, зачем звал? – подбадривал Сергея Игнатьевича Касаткин. – Чего молчишь? Или при виде дорогих гостей от радости дара речи лишился?
Елкин с трудом поднялся на ноги. В глазах двоилось. Два абсолютно одинаковых подполковника мерзко ухмылялись, развалившись в креслах. Он дотронулся до лица – липкая кровяная маска. Коммерсант хлюпнул сломанным, сочащимся кровью носом.
– Слава, принеси мокрую тряпку. Пусть хайло почистит, а то смотреть противно, – велел Кобелеву Вениамин Михайлович. Тот ушел в ванную. Послышался шум льющейся из крана воды.
Взгляд Елкина наконец сфокусировался. Подполковники-близнецы слились в единое целое. Вернувшийся лейтенант протянул Сергею Игнатьевичу пропитанное водой белое махровое полотенце.
– Держи, придурок!
Елкин осторожно отер лицо. Полотенце сразу сделалось красным.
– Так зачем позвал? – нетерпеливо повторил Касаткин.
«Мусора поганые! – подумал коммерсант. – Ничуть не лучше бандитов. На хрена вот избили? Вероятно, страху решили нагнать. Менты обожают, чтоб их боялись, и постоянно самоутверждаются путем мордобоя. Су-у-ки! Ладно, пускай разберутся с бандой Антона, с жабой Иволгиным, а потом, дайте срок, я сыщу на вас управу».
Сергей Игнатьевич начал подробно описывать свои недавние злоключения и разъяснять, что, с кем, каким образом и за какую плату нужно сделать.
Подполковник благожелательно кивал в такт рассказу, и Елкин уверовал: «Купился легавый. Заглотил наживку. Теперь никуда, падла, не денется».