Эрна молчала. Она опять подошла к окну и устремила взор в волнующийся туман, не позволявший ничего рассмотреть. Полотна железной дороги, проходившего ниже виллы, совершенно не было видно сегодня, снизу доносился только шум рассвирепевшей реки. Там боролся Вольфганг во главе своих рабочих и боролся, может быть, напрасно.
— Но Волькенштейнский мост, во всяком, случае устоит, — продолжал Вальтенберг. Господину Эльмгорсту следовало бы удовольствоваться этим и не рисковать собой так безрассудно, как он это делает при всяком удобном случае. Он не трус, очертя голову бросается в опасность, но ведь сумасшествие — рисковать жизнью, чтобы спасти от разрушения какую-нибудь плотину. Он геройствует во главе своих инженеров и рабочих, а те слепо идут за ним. Не мешало бы им быть поосторожнее, не то он их погубит вместе с собой.
В этом постоянном напоминании невесте об опасности, которой подвергался любимый ею человек, была какая-то холодная, рассчитанная жестокость. Эрна обернулась и, посмотрев на него взглядом, полным упрека, промолвила:
— Эрнст! Почему ты избегаешь откровенного разговора, который я не раз пыталась начать? Ты не хочешь объяснений?
— Нет, не хочу! Не будем говорить об этом.
— Потому что знаешь, что твое молчание для меня мучительнее всяких упреков, а тебе доставляет удовольствие мучить меня.
Глаза девушки загорелись, но ее страстный порыв встретил холодный, как лед, прием.
— Как плохо ты знаешь меня! — воскликнул Вальтенберг. — Я просто хочу избавить тебя от неприятного разговора.
— Зачем? Я не чувствую за собой вины. Я не стану ни скрывать, ни отрицать…
— Так же, как тогда, когда я сделал тебе предложение, — резко перебил ее Эрнст. — Ты и тогда была очень откровенна: только имени не сказала! Ты нарочно оставила меня в заблуждении, хотя действительно я сам впал в него.
— Я боялась…
— За него, разумеется, я это вполне понимаю. Но успокойся: я не так уж тороплюсь, могу и подождать.
— Подождать? Чего подождать? Ради Бога, что ты хочешь сказать?
Он улыбнулся все с той же холодной жестокостью.
— Как ты стала пуглива! Прежде ты была мужественнее. Но, правда, есть одна вещь, которая может привести тебя в состояние безумного страха, я видел…
— И за эту одну вещь ты заставляешь меня платиться ежедневно, ежечасно! Это неблагородная месть!.. Я не отказываюсь отвечать тебе и скажу все, о чем ты спросишь, только говори, наконец! Ты говорил с Эльмгорстом после того случая?
— Да, — медленно проговорил Вальтенберг.
— Что же произошло между вами?
Голос Эрны дрожал от сдерживаемого волнения и страха, как ни старалась она овладеть им.
— Извини, но это касается только нас двоих. Впрочем, тебе не из-за чего беспокоиться. Я нашел в господине Эльмгорсте полную готовность идти навстречу моим желаниям, и мы расстались, вполне поняв друг друга.
Вальтенберг делал резкое и насмешливое ударение на каждом слове, и эта насмешка вывела Эрну из себя. До сих пор она переносила все молча и беспрекословно, чтобы не раздражать жениха еще сильнее против Вольфганга, — она знала, что его месть была направлена против него одного, но теперь с гневом подняла голову.
— Эрнст, не заходи слишком далеко, чтобы не раскаяться потом! Я еще не жена твоя, я еще могу освободиться…
Она не договорила: на ее руку вдруг тяжело легла рука Эрнста и сжала с такой силой, точно он хотел раздавить ее.
— Попробуй! — прошипел он. — Тот день, когда ты бросишь меня, будет последним в его жизни.
Эрна побледнела, выражение лица жениха ужаснуло ее еще больше, чем угроза. Теперь, когда он сбросил маску холодной насмешки, в нем было что-то, напоминавшее тигра, его глаза сверкали так дико, так страшно, что она невольно содрогнулась. Она не сомневалась, что он сдержит слово.
— Ты ужасен! — тихо сказала она. — Я покорюсь.
— Я так и знал! — воскликнул Вальтенберг с жестким смехом. — Этим тебя заставишь сделать, что угодно.
Он медленно выпустил руку Эрны, потому что в комнату вошла Валли. Она уже перестала дуться и хотела знать, как идут дела в Оберштейне, что делает ее кузен Бенно и в каком состоянии железнодорожная линия; у нее, как всегда, была тысяча вопросов.
Вальтенберг любезно отвечал. Он уже опять вполне овладел собой, нельзя было и подозревать, что минуту назад он выказал натуру тигра.
— Если это доставит вам удовольствие, и вы не побоитесь дождя, то мы могли бы проехать вниз верхом, — сказал он в заключение подробного рассказа.
— Удовольствие! — воскликнула Валли, несмотря на свою веселость, умевшая всем сердцем сочувствовать каждому страданию. — Как вы можете говорить об удовольствии при таком несчастье?
— Все равно, ведь один человек тут не поможет, — ответил Эрнст, пожимая плечами. — Но посмотреть на это очень интересно, уверяю вас.
У Эрны сжалось сердце при виде такого эгоизма. Сотни людей работали, чтобы спасти смелое произведение человеческих рук, над которым они трудились не один год, на карту были поставлены громадные суммы, бедные обитатели гор дрожали за свое нищенское имущество, а у Вальтенберга не нашлось ни одного слова сожаления: для него это было только «очень интересно». Кроме интереса, он чувствовал разве еще удовольствие от того, что дело, созданное его врагом, будет уничтожено.
И этот человек хотел приковать ее к себе на всю долгую жизнь! Она должна принадлежать ему телом и душой, а если бы взбунтовалась и захотела разорвать цепи, которые дала надеть на себя в минуту слабости, почти бессознательно, ей грозили смертью человека, которого она любила, и тем отнимали у нее силы защищаться! Средство было выбрано очень удачно: страх лишал Эрну всякого упорства, всяких сил, нужных для сопротивления.
В соседней комнате послышался голос Нордгейма, отдававшего приказание слуге; вслед затем он вошел бледный, взволнованный. Последние известия дали основание опасаться самого худшего, он хотел ехать сам, чтобы увидеть собственными глазами, как обстоит дело. Вальтенберг тотчас объявил, что поедет с ним, затем обратился к невесте спокойно, точно между ними ровно ничего не произошло:
— Хочешь ехать с нами, Эрна? Мы поедем в места, которым угрожает наибольшая опасность, но ведь ты достаточно бесстрашна.
Эрна несколько секунд колебалась, потом поспешно согласилась. Она хотела знать, что делается внизу, хотя бы это было самое худшее, лишь бы не сидеть тут дольше в ожидании, не смотреть на все заволакивающий туман и не слышать приходящих известий, час от часу все более страшных. Они собирались ехать в самые угрожаемые места, там был Вольфганг, и она, по крайней мере, увидит его.
Валли не могла понять, как это люди решаются выходить из дома в такую погоду, и смотрела им вслед, качая головой, когда они уезжали. Нордгейм тоже был верхом, потому что по совершенно размытым дорогам не мог бы проехать никакой экипаж, лошади и те с трудом шли по глубокой грязи. Маленькая компания двигалась в тягостном молчании, только Вальтенберг делал время от времени короткие замечания, на которые почти не получал ответа.
Прежде всего, они направились к Волькенштейнскому мосту.
23
Гора Волькенштейн плотнее, чем обычно, завернулась в свое покрывало, тяжелые тучи обложили ее вершину и спускались по склонам, бешеные потоки неслись вниз, и день, и ночь бушевала вокруг нее буря. Фея Альп потрясала скипетром над своим царством, грозная повелительница гор проявляла свое страшное могущество во всей его силе.
Осенние бури часто были причиной бедствий, не раз они приносили с собой наводнения и лавины, не одна деревушка, не одна уединенная усадьба пострадала от них, но такой катастрофы не помнили старожилы. По странной случайности вода и буря угрожали на этот раз преимущественно железнодорожному пути, который шел по берегу реки вдоль всего Волькенштейнского участка, где многочисленные мосты и постройки представляли немало уязвимых мест для натиска воды.
При первом же появлении опасности Эльмгорст энергично принял нужные меры, все рабочие были стянуты на путь для его охраны, инженеры день и ночь оставались на своих постах, сам Эльмгорст разрывался на части, чтобы быть одновременно всюду. С одного опасного места он перелетал на другое, ободрял, распоряжался, воодушевлял и совершенно не думал о собственной безопасности. Его пример увлекал других, все, что только в человеческих силах, было сделано, но человек оказывался слишком слабым в борьбе с расходившимися стихиями.
Три дня и три ночи шел проливной дождь, тысячи ручейков и ручьев, обычно мирно сбегавших с гор, вздулись и клокочущими потоками неслись через леса в долину, увлекая за собой стволы деревьев и обломки скал. И все это стремилось в реки, которые поднимались все выше и выше, с яростной силой набрасываясь на плотины, ограждающие полотно дороги. Наконец, плотины не выдержали непрерывного напора, одни из них были залиты, другие прорваны, размокший, разрушаемый водой грунт расползался и увлекал за собой каменные постройки. Не выдерживали и мосты, один за другим рушились они под натиском вод. Из-за непрерывного ливня всюду происходили оползни и обвалы. Ко всему этому буря свирепствовала в воздухе, страшно затрудняя спасательные работы. Если бы во главе их не стоял главный инженер, рабочие давно бросили бы все и смотрели, прекратив все усилия, на разрушение, которое не могли предотвратить.