— Ну что это такое?! Даже помолиться спокойно не дадут!
— Только сюда с винтовками не залазили!
— Тюрем не хватает, так, видно, и эту мечеть решили переоборудовать в тюрьму.
— Да пусть нас тут всех расстреляют, но от своей веры не отступимся. Мечеть — дом аллаха. Не отдадим его неверным!
Тем временем один из чиновников в сопровождении двух чериков поднялся на помост и сказал:
— Эй, мусульмане! Слушайте, что вам скажут. Нечего зря шуметь, слушайте нас!
— Если надо что-то сообщить народу, зачем на него пулеметы направлять?
— Верно, такие приятные новости, что боятся, как бы мы не взбунтовались, услышав их.
На помост с помощью своих холуев с трудом взобрался Любинди. Всем своим видом он показывал преданность делу ислама.
— Люди! — возвысил голос чиновник. — Сегодня перед вами пожелал выступить сам досточтимый господин Любинди! Выслушаем же его с подобающим вниманием!
— Мы ничего дурного не делали, не бунтовали, зачем окружили дом аллаха своими чериками? Пусть сначала ответит на этот вопрос! А потом, может быть, мы его и послушаем!
— Точно, точно. Что это за власть такая, которая никому не доверяет?
— Спокойствие, братья, спокойствие! — поднял короткую и толстую, как обрубок дерева, руку Любинди. — Я хочу сообщить вам, что в городе все больше и больше становится нарушителей порядка и закона! Только для того, чтобы обезопасить себя и вас от этих зловредных людей, мы вынуждены были захватить с собой чериков. Никаких других целей мы не преследуем, все делается только в интересах общей безопасности, не волнуйтесь, успокойтесь, земляки!
Любинди с особенным ударением произнес слово «земляки». Ему важно было выглядеть в глазах этих простых людей «своим», земляком и единоверцем. Увы, он отчетливо расслышал возгласы в толпе: «Тоже, нашелся землячок!.. Чтоб ты пропал, палач!»
Однако Любинди сделал вид, что ничего такого не слышит.
— Сегодня мы взяли с поличным нескольких гнусных возмутителей порядка. Они расклеивали на стенах домов аллаха — мечетей, на заборах по улицам и площадям гнусные листки с призывами и воззваниями, направленными против законной власти, против самого Шэн Шицая и… (он хотел назвать свое имя, но спохватился — кто-нибудь обязательно донесет, что он ставит себя наравне с «вождем края»)… и других представителей власти…
Любинди говорил с трудом, задыхался, кряхтел, голос у него срывался. Чтобы передохнуть, он достал носовой платок и стал вытирать пот с лица, надсадно откашливаясь. А в толпе тем временем шептались: «Чтоб ты захлебнулся своей слюной, негодяй!», «Он же ничего делать не может, не притворяясь, и кашляет нарочно. Кто поверит словам этого предателя?!»
— Вы не должны давать веры тем, кто распространяет ложь и клевету, — продолжал Любинди. — Недолго им осталось вершить свои черные делишки. Уже совсем скоро мы уничтожим «шестерку воров», которая прячется в горах. И их сторонники в городе тоже будут разоблачены и арестованы. На что они надеются? Неужели кто-нибудь всерьез думает, что несколько воришек смогут противостоять великой державе?! Тот, кто им поверит и последует за ними, последний глупец и негодяй, отрекшийся от бога. Пусть подобные дураки пеняют на себя! Я за их жизнь ничего не дам!
Любинди болтал долго. Он и угрожал, и подслащивал свою речь увещеваниями, уговорами, обещаниями, снова переходил к угрозам и устрашениям. Закончил он речь так:
— Тот, кто станет поддерживать бунтовщиков, читать их паршивые листки и передавать их содержание другим, будет наказан примерно и жестоко. И не только он сам. Мы накажем и его близких, родных, знакомых, друзей, соседей, вам понятно? Очень жестоко накажем! И еще одно: ахуны, все почтенные и уважаемые люди обязаны следить за порядком и докладывать нам о лицах, которые нарушают этот порядок. В противном случае и им тоже не поздоровится — это мое последнее предупреждение!..
Усевшись в черный свой «форд», Любинди уехал. Черики, окружавшие мечеть, построившись в колонну, отправились вслед за ним.
Слова Любинди разошлись по всему городу, на что он и рассчитывал. Но он не рассчитывал, что в передаче этих слов будет звучать злая, издевательская насмешка и над ним самим, и над его чериками.
Многие солдаты, добравшись до казармы, обнаружили в своих карманах неизвестно каким образом попавшие в них те самые листовки, которые поносили Любинди.
* * *Прослушав в мечети речь Любинди, Рахимджан и Касымджан встретились, как условились заранее, в одной из харчевен. Так как была пятница, харчевня буквально кишела людьми. Но хозяин, хорошо знавший гостей, освободил для них отдельный кабинет.
— Ну и как тебе речь Любинди? — с улыбкой спросил Рахимджан, беря в руки расписную пиалу с горячим чаем.
— Ты видишь — народ сейчас подобен остро отточенной сабле! Самое время сейчас. Нельзя более откладывать сроки вооруженного восстания. Нельзя! Иначе мы сами притупим лезвие этой сабли!.. — сказал Касымджан.
— Я с тобой целиком согласен…
Хотя они ничего не заказывали, кроме чая, но хозяин неожиданно зашел с подносом, на котором стояла бутылка водки и закуска, и громко сказал:
— Имейте в виду: я в долг отпускать не буду, если денег нет, то лучше сразу уходите, вон сколько людей дожидается, — и, кивнув головой в сторону соседней кабины, шепнул: «Там два шпика…»
Касымджан ответил тоже громко:
— Не бойся, друг, заплатим, разве ты нас не знаешь? Мы когда-нибудь, тебя подводили, а?
— Сейчас наше время, гуляй себе! Отец наш Шэн Шицай о нашем благоденствии сам печется! На, держи, сразу уплачу, чтобы ты не волновался, — еще громче поддержал игру Рахимджан.
Товарищи поочередно во весь голос произносили тосты в честь Шэн-дубаня, Любинди, за здоровье друг друга и своих родных, уговаривали один другого больше пить, сами же, разлив водку по бокалам, затем выплескивали ее на пол. Соседи — сыщики в это время тоже поочередно заходили в их кабинет, один попросил прикурить, другой закурить. И тот и другой внимательно запоминающе разглядывали их. Второй, посмотрев на опорожненную бутылку, удивился:
— Ну, вы даете, за десять минут пол-литра раздавили…
— Что для нас пол-литра, дорогой? Так, горло смочить. Пока до «донь шауфаня» не доберемся — не успокоимся. Знаешь, какая там водка… — притворяясь пьяным, ответил ему Касымджан;
— Вы были сегодня в байтулинской мечети?
— А как же! Слушали там речь уважаемого Любинди и решили отметить ее здесь. А вы-то ее слушали? — спросил Сабири.
— Мы тоже не пропускаем дня молитвы, — ответил тот и поспешил ретироваться, чтобы не выдать себя ненароком. Но, вернувшись в свою кабину, он тут же приложился ухом к стене.
Догадываясь, чем сейчас занимается сосед, Касымджан сказал так, чтобы тот расслышал:
— А что, хороший парень, по лицу видно…
Поняв, что здесь им не удастся поговорить, — встречи в домах друг у друга они вынуждены были прекратить, чтобы не привлекать к себе внимания агентурной сети Гау — они решили найти место поспокойнее. Выходя из харчевни, в дверях нос к носу столкнулись с Мамашем, через которого осуществлялась связь с повстанцами в горах. Мамаш на ходу шепнул им: «Сестра приехала», — и прошел в закусочную.
— Ну, прощай, спасибо за угощение, друг, — протянув руку Сабири, Касымджан произнес эти слова громко и отчетливо, чтобы услышали шпики.
— Ты сейчас домой? — таким же громким голосом спросил Рахимджан.
— Нет, я должен по делам в одно место заглянуть, а ты?
— Я на базар пойду.
Так они распрощались. Рахимджан пошел в сторону базара, то и дело заглядывая по пути в разные магазинчики. На базаре он смешался с толпой. Сбив след, он вышел в другие ворота и остановил арбакеша:
— Давай в Дон махалля[28], друг.
— Хоп! — арбакеш хлестнул коня, но тот хода не ускорил.
— Быстрее, быстрее, друг, я спешу, погоняй! — поторопил его Рахимджан.
— Да сегодня его бей не бей, быстрее не пойдет. Только вчера вернулся из десятидневной поездки, устал, — арбакеш начал погонять коня камчой, но тот лишь прядал ушами, а хода не убыстрял.
— Далеко ездил? — заинтересовался Рахимджан.
— В Сиптай, Карасу…
— Что возили?
— Откуда мне знать? Что-то тяжелое в маленьких сундучках.
— Чериков много там?
— Хватает… Нас к Карасу не подпустили, заставили все выгрузить, не доезжая, и вернули назад. Но-о, поехали, ты что встал?
Действительно, когда какой-то прохожий поздоровался с Рахимджаном, конь словно принял это за приказ остановиться.
— А в других местах, кроме Карасу, есть черики? — спросил Рахимджан возчика, когда конь наконец тронулся.
— В Султанвайс-мазаре есть… Слушайте, лучше не расспрашивайте меня о таких вещах, а то накличете беду и на меня, и на себя, — настороженно сказал возчик, оглядываясь по сторонам.