Сегодня вожаки левого крыла этой организации — Рахимджан Сабири, Абдукерим Аббасов, Касымджан Камбари — вели долгую серьезную беседу.
— Любинди, приехав, с ходу взялся проводить «большую чистку», — рассказывал товарищам молодой Абдукерим Аббасов. Он работал переводчиком в местных органах власти и приносил в организацию много ценных сведений, часто имевших строго секретный характер, об их деятельности.
— Значит, снова — чистка, снова аресты!.. Ведь сажать-то уже некуда, все тюрьмы переполнены, — вскочил с места Рахимджан Сабири.
— Эта чистка направлена прежде всего против сторонников Советского Союза, — пояснил Аббасов.
— Понятно. Еще недавно уйгуров забирали под предлогом обвинений в панисламизме, пантюркизме, шпионаже в пользу Англии или Японии. Теперь на нас решили надеть колпак русских слуг. Новая выдумка Шэн-дубаня! — усмехнулся Касымджан. Он только недавно получил свободу после шестилетнего заключения, и ему были хорошо известны политические ходы гоминьдановцев, обвинявших борцов за национальное освобождение в самых разных «политических преступлениях».
— Разговаривая со мной, Любинди намекнул, что по его данным здесь, в Кульдже, существует группа или организация, действующая против правительства, и что за ней стоят Советы. Судя по тому, что он говорил, он прибыл сюда с целью прежде всего разгромить эту организацию, а также захватить известных «шестерых воров», прячущихся в горах Нилки. По его мнению, они также связаны с этой организацией, — дополнил Аббасов.
— Да, Любинди для нас очень опасен. Ведь он вырос в Кульдже, прекрасно знает местные условия и особенности. Все-таки нельзя недооценивать Шэн Шицая, это опытный и сильный враг. Посмотрите, какого он подобрал человека против нас… В случае, если наша организация будет раскрыта, выйдет, что ее разгромили не власти, а «свой человек», кульджинец. Так сказать, сам народ отверг смутьянов, — усмехнулся Касымджан и твердо добавил: — Нам необходимо в первую очередь предупредить всех членов организации о предельной осторожности. Кроме того, нужно распространить в народе листовки, разоблачающие подлинное лицо предателя Любинди, его жестокость и лицемерие.
— Если Любинди проведет жесткую чистку, мы наверняка лишимся многих наших товарищей. Он запрячет в тюрьму лучшие наши силы, в этом не приходится сомневаться. Поэтому необходимо также связаться с теми, в горах Нилки, и готовиться к вооруженному восстанию!
— Вполне согласен с вами, Рахимджан-ака, это своевременно. И внешняя и внутренняя ситуация сложилась в нашу пользу. Германские фашисты на западе и японские милитаристы на востоке терпят сегодня крах. Они доживают последние дни. Во Внутреннем Китае широко развернула деятельность Коммунистическая партия. Китайский народ под ее руководством поднялся на борьбу за свою свободу. Мы должны воспользоваться сложившимся положением. Пора поднять знамя, я уверен, что народ поддержит нас, люди повсюду только и ждут освобождения! — воскликнул Аббасов. Хотя этому молодому революционеру исполнилось всего двадцать шесть лет, он был уже опытным подпольщиком. Среди передовой молодежи он пользовался, огромным авторитетом.
— Как говорят, куй железо, пока горячо. Мы не должны упустить эту возможность для восстания, — поддержал Аббасова Рахимджан. — С нами согласны и товарищи из Суйдуна, Куры, Чилпанзе, которые уже сообщили о своей готовности к выступлению.
— Все это правильно, но мы должны четко решить самый важный вопрос: когда и где начать восстание? В Кульдже или в Нилке? Нам нужно в этом вопросе прийти к единому мнению, — сказал Касымджан Камбари.
Касымджан Камбари был один из тех, кто своей просветительской деятельностью стоял у истоков развития новой национальной культуры уйгуров. Шесть лег провел он в тюрьме, но, выбравшись на свободу, немедленно вошел в организацию «Свобода» и развернул в ней самую активную деятельность.
Поскольку мнение всех троих относительно необходимости восстания оказалось единым, они пришли к решению поставить этот вопрос перед всем руководством организации и перешли к обсуждению других важных проблем.
— В связи с Любинди нам необходимо обратить внимание на еще одну сторону, — сказал Аббасов. — У него в планах несомненно замысел сближения с местной знатью и богачами. Недавно он передал некоторым нашим «лучшим людям» подарки от Шэн Шицая.
— Старая песенка. Чисто азиатская политика — обман, уловки, лесть и подлые укусы исподтишка. Он хочет использовать местную знать против нас и против «шестерых воров», — вскочил с места Рахимджан.
— Как раз сейчас идет беседа Любинди с представителями знати в доме у Талъата Мусабаева, так сказать, дружеское застолье.
— Талъат, опять этот Талъат! Что за человек! Только деньги! За деньги он готов на все. Добывает их здесь, тратит в Турции, — с гневом воскликнул Касымджан. — Ох, уж эти Мусабаевы…
— Насчет Талъата это верно… — раздумчиво проговорил Рахимджан. — Но нельзя одинаково относиться к нему и, например, к покойному Бавдун-баю, который открыл в Кульдже и Кашгаре школы нового типа, строил современные заводы, а ведь он тоже Мусабаев.
— Не сможем ли мы как-нибудь использовать Талъата? Ведь вы, кажется с ним знакомы, Рахимджан-ака,!i вроде даже дружны?
— У Талъата один друг — деньги!
— Точно! — поддержал Рахимджана Касымджан. — От таких, как Талъат и ему подобных, народу, нации никакой пользы нет и не будет. И с ними нам нельзя связываться, нельзя!.
— Я же не предлагаю ввести Талъата в наши ряды. Но по возможности использовать его все-таки следует. Я думаю, его все равно надо иметь в виду.
— Нет, нет и нет! Связавшись с Талъатом, мы только скомпрометируем наше дело, в этом у меня нет сомнения. Я полагаю, лучше наоборот припугнуть его и рассказать народу о его связи с Любинди и китайскими властями.
В конце концов с этим решительным требованием Камбари, поддержанным Рахимджаном, согласился и Аббасов.
Когда тройка товарищей обговорила все вопросы, связанные с деятельностью организации, Рахимджан сказал:
— Я хочу вам сообщить одну радостную весть. Из тюрьмы в Урумчи бежал один кайсар, который, на мой взгляд, чрезвычайно нужен нам.
— Кто это?
— Гани!
— Гани?! — воскликнул Касымджан. — Я о нем еще в тюрьме слышал много чрезвычайно интересного.
— А где же он теперь? — спросил Аббасов.
— По словам Касыма-мираба, двое суток назад, ночью, он встретился с Гани на берегу Ак остана.
— Значит, Гани снова в наших, краях? Но ведь его могут здесь схватить, — заволновался Касымджан.
— Касым-мираб обеспечил его одеждой, пищей, дал двух коней…
— И куда он направился?
— Этого Гани не сообщил. Но он, кажется, хочет увидеться со мной…
— Следовательно, надо во что бы то ни стало встретиться с ним и предупредить его о наших планах.
— Я уже направил на его поиски двух верных джигитов. Одного в сторону Каш-Карабага, а второго в Чулукай и Булукай.
Разговор прервал условный предупреждающий стук в дверь. Собеседники переглянулись, разлили по бокалам вино, Аббасов с Касымджаном уселись за шахматную доску, на которой были расставлены фигуры, а — Сабири вышел, но скоро вернулся. Судя по широкой улыбке, у него были радостные новости.
— Что-то хорошего узнали, Рахимджан-ака? — быстро спросил Аббасов.
— С вас суюнчи за радостную весть…
— Если весть твоя и вправду радостная, мой подарок готов, друг, — сказал Камбари, показывая на большой пакет, который он принес с собой. — Я дам тебе рулон ткани.
В последнее время в связи с тем, что торговля с Советским Союзом почти прекратилась, материи в Синьцзяне не хватало. Дошло до того, что порой покойника не во что было завернуть, чтобы похоронить.
— Такой подарок равен целому жеребцу, говори же, Рахимджан-ака.
— Человек, о котором мы только что говорили, Гани…
— Что, пришел Гани?!
— Нет, сам он сейчас прячется в горах, но он прислал ко мне своего товарища по имени Кусен.
— Кусен? Дай-ка вспомнить. — Камбари задумался. — A-а, в Урумчи, в тюрьме номер пять, я слышал об одном Кусене, казахском джигите. Даже видел однажды. Говорили, что отличный парень. Уж не он ли это? Знаю, что он сидел в одной камере с Гани. Да, наверно, это он.
— Может быть, и он, но все же… — осторожно сказал Аббасов.
Все трое задумались. Ведь нельзя было исключить и возможности того, что это провокация опытного в подобных делах Любинди. Он мог узнать о тайной сходке в доме Рахимджана и послать сюда своего человека. Ведь ему могла стать известна давняя дружба Гани и Рахимджана, ее ни тот ни другой не скрывали. В связи с Гани могут подозревать и Касымджана, ведь он с ним находился в одной тюрьме. И сейчас, в такое трудное время, невозможно доверять каждому, кто придет и скажет: «Я от Гани, верьте мне…»