Он предупредил, что придет поздно, и просил не запирать дверь на задвижку. Я слышала, как он поднимался по лестнице, это было уже после полуночи.
-- А как насчет еды?
-- Он особо наказал, чтоб еду ставили на стул за его дверью после того, как он позвонит. Когда поест, он звонит опять, и мы забираем поднос с того же стула. А если ему надо что-нибудь еще, он оставляет клочок бумаги, на котором написано печатными буквами.
-- Печатными буквами?
-- Да, сэр, карандашом. Только одно слово и ничего больше. Я принесла вам показать, вот: МЫЛО. А вот еще: СПИЧКА. Эту записку -- "ДЕЙЛИ ГАЗЕТТ" -- он положил в первое утро. Я оставляю ему эту газету на стуле каждое утро вместе с завтраком.
-- Вот как! -- сказал Холмс, с любопытством разглядывая клочки бумаги, протянутые ему миссис Уоррен. -- Это действительно не совсем обычно. Желание отгородиться от людей мне понятно, но зачем печатные буквы? Писать печатными буквами -- утомительное занятие. Почему он не пишет просто? Как вы это объясните, Уотсон?
-- Он хочет скрыть свой почерк?
-- Но зачем? Что ему до того, если квартирная хозяйка получит бумажку, написанную его рукой? Впрочем, может, вы и правы... Ну, а почему такие лаконичные записки?
-- Понятия не имею.
-- Это открывает перед нами интересные возможности для умозаключений. Написано плохо отточенным, фиолетового света карандашом весьма обычного образца. Обратите внимание, у записки оборвали уголок после того, как она была напечатана, недостает кусочка буквы "м" в слове "мыло". Наводит на размышления, Уотсон, а?
-- Он чего-то опасается?
-- Безусловно. На бумажке, по-видимому, остался след, отпечаток пальца или что-нибудь еще, по чему его могли бы опознать. Так вы говорите, миссисУоррен, что человек этот среднего роста, брюнет и носит бороду. А сколько ему лет?
-- Молодой, сэр, не больше тридцати.
-- На что вы еще обратили внимание?
-- Он правильно говорил по-английски, сэр, и все-таки, судя по произношению, я подумала, что он иностранец.
-- И он был хорошо одет?
-- Очень хорошо, сэр, настоящий джентльмен. Черный костюм -- ничего такого, что бросалось бы в глаза.
-- Он не назвался?
-- Нет, сэр.
-- Не получал писем, и никто не навещал его?
-- Нет.
-- Но вы или служанка, разумеется, входите по утрам в его комнату?
-- Нет, сэр, он сам себя обслуживает.
-- Неужели! Поистине удивительно. Ну, а какой у него был багаж?
-- Один большой коричневый чемодан -- и только.
-- М-да, не сказал бы, что у нас много данных. Так вы говорите, что из комнаты ничего не выносили, совсем ничего?
Миссис Уоррен извлекла из сумочки конверт и вытряхнула из него на стол две использованные спички и окурок сигареты,
-- Это было нынче утром на подносе. Я принесла, так как слышала, что даже из мелочей вы умеете делать серьезные выводы.
Холмс пожал плечами.
-- Из этого никаких серьезных выводов не сделаешь. Спичками, разумеется, зажигали сигареты, судя по тому, что обгорел только кончик. Когда зажигают сигару или трубку, сгорает половина спички. Э, а вот окурок действительно представляет интерес. Вы говорите, у этого джентльмена усы и борода?
-- Да, сэр.
-- Тогда не понимаю. Эту сигарету, по-моему, мог курить только гладко выбритый человек. Ведь даже ваши скромные усы, Уотсон, нельзя было бы не опалить.
-- Мундштук? -- предположил я.
-- Ни в коем случае: примят кончик. А может быть, у вас в доме живут два человека, миссис Уоррен?
-- Нет, сэр. Он ест так мало, что я порой удивляюсь, как одному-то хватает.
-- Что ж, придется ждать еще материала. В конце концов вам не на что жаловаться. Квартирную плату вы получили, и он спокойный жилец, хотя, безусловно, не совсем обычный. Он хорошо вам платит, а если предпочитает не показываться, то, собственно, вас это не касается. У нас нет причин нарушать его уединение, пока нет оснований полагать, что он скрывается от закона.