– Не ходи туда, добрый молодец, – раздался внезапно скрипучий старческий голос.
Добрыня повернулся. Это говорила какая-то старуха, высунувшаяся из окна своего дома. Ставни были распахнуты настежь – ведь стоял жаркий месяц июль.
– Не ходи, говорю, – повторила старуха. – Знаю я тех, кто побывал у Маринки. Такими бесстыдными ласками потчует их развратница, что не знают они с тех пор покоя, и уж никакая другая женщина им не люба. Готовы они последнюю рубашку продать, да что там рубашку, собственных детей или родителей в рабство к половцам продадут, лишь бы снова побывать у Маринки. Не ходи – от беды спасешься.
– Да все ты врешь, старая, – возмутился прохожий. – Сама грешить уже не можешь, вот и завидуешь молодым.
Добрыня, напротив, поверил старухе. Но ее слова только разожгли в его хмельной голове желание пойти к Маринке.
Он подошел к ее дому и постучал в ворота. Раздался собачий лай, и вскоре ворота отперла молоденькая служанка.
– Ты к кому, добрый молодец? – спросила она.
– К Марине свет Игнатьевне, – ответил Добрыня.
– А есть ли у тебя с собой деньги?
– Есть, – произнес Добрыня и развязал мошну, показав гривны, блестевшие при свете полной луны.
Служанка, не говоря ни слова, провела его в дом. Уже с порога Добрыня обратил внимание на роскошное убранство. На первом этаже был накрыт стол с разными яствами – видимо, гостей здесь ждали постоянно.
Служанка поднялась наверх, а через некоторое время по ступенькам лестницы спустилась сама хозяйка. Она была в длинной ночной сорочке, с распущенными черными волосами.
Увидев ее, Добрыня мгновенно протрезвел. Хотя он видел Марджану только раз, когда сопровождал Мономаха на ее свадьбу со Святополком, этого хватило, чтобы узнать ее, настолько тогда поразила Добрыню ее красота. К тому же у него была потрясающая память на лица.
– Пробудил ты меня от сладкого сна, добрый молодец, – промолвила она, потирая глаза и с совершенно чистым русским говором (что вызвало у Добрыни некоторые сомнения в своей правоте). – Но ради такого статного красавца и проснуться не жалко. Садись за стол, отведай моих кушаний.
– Благодарю тебя, Марина свет Игнатьевна, за твое угощение, – поклонился ей Добрыня. – Да только не обессудь, сыт я. Пировал я сегодня у великого князя Святополка.
– А ты, выходит, человек знатный, – промолвила предполагаемая Марджана. – И одежда у тебя дорогая. А меч какой. Не дружинник ли ты великого князя?
– Нет, – покачал головой Добрыня. – Я дружинник Владимира Мономаха. Приехал в Киев с поручением к Святополку.
Марджана заметно оживилась:
– Дружинник Мономаха? А не знаешь ли ты, часом, убийцу Тугор-хана, Алешу Поповича?
– Как же мне его не знать? – ответил Добрыня. – Ведь я и есть Алеша Попович.
– Ты? – переспросила Марджана, и от Добрыни не укрылось выражение лютой ненависти, лишь на мгновение пробежавшее по ее лицу. – Совсем другим я тебя представляла. Думала, раз сын попа, так хитрый, говорливый. А ты говоришь не торопясь и простой, прямодушный, по всему видно. Но ты и правда Алеша Попович. Вот и лук при тебе, а ведь Алеша, как я слышала, никогда не расстается с луком. Не из этого ли лука был убит Тугор-хан?
– Из этого, – ответил Добрыня, говоря на сей раз чистую правду. И снова в глазах Марджаны на мгновение промелькнула ненависть.
– Так, значит, не хочешь есть? – произнесла Марджана.
– Другой голод меня мучает, – усмехнулся Добрыня.
– Понимаю я, о каком голоде ты толкуешь, – ласково улыбнулась Марджана. – Утолю я его, да так, как тебе и не мечталось. И уж такого славного героя, избавившего Русь от ее врага, я обслужу бесплатно. Но не выпьешь ли покамест браги? Видно, мало ты браги пил у великого князя – смотрю, тверезый совсем.
– От браги не откажусь, – сказал Добрыня. Его сердце часто колотилось, но, не поддававшийся страху в самой лютой сече, не робел он и сейчас.
– Яна, – обратилась Марджана к своей служанке, – поди налей гостю браги.
При этом она сделала пальцами какой-то знак, который Добрыня не должен был увидеть, однако же увидел.
Яна вышла.
– А сколько тебе лет, красавец? – спросила Марджана.
– Двадцать семь, – ответил Добрыня.
Он назвал свой возраст – Алеше было двадцать шесть, и Тугор-хана тот убил в двадцать один год.
– Жаль, тебя спросить об этом нельзя, – добавил Добрыня.
– Отчего же нельзя? – заливисто рассмеялась Марджана. – Нет, я тебе, конечно, не скажу. Но ты можешь и сам посчитать. Я приехала в Киев, когда мне было пятнадцать лет, и было это шесть лет тому назад.
– Двадцать один, – легко подсчитал Добрыня. Марджана, уверенная, что Добрыня ни о чем не подозревает, оказалась слишком неосторожной – она правдиво назвала точный год своего приезда в Киев и свой тогдашний возраст.
– Умеешь считать, – снова засмеялась Марджана.
– А можно, Марина Игнатьевна, задать тебе нескромный вопрос? – проговорил Добрыня.
– Смотря какой, – сказала Марджана.
– Когда ты утратила невинность?
– Ты, похоже, все-таки пил брагу у Святополка, коль задаешь такой дерзкий вопрос. Давно, в тринадцать лет. Так что уже восемь лет изучаю я искусство любви. Ты скоро убедишься, насколько я в этом искусна.
«Значит, правду говорил наш князь, – подумал Добрыня, невольно услышавший на свадьбе шепот Мономаха и Святополка (он сидел слишком близко). – Не девушкой брал ее Святополк. Согрешила она еще девчонкой с каким-то половчанином. Кто знает, может, и с самим Боняком».
Вернулась Яна с большой чашей браги. Добрыня заметил, что служанка бледна и руки ее слегка дрожат.
Добрыня одним залпом выпил всю брагу, понимая, что пьет яд.
– А где, Марина Игнатьевна, у тебя здесь отхожее место? – спросил он, стараясь казаться хмельным.
– Да, ты, видно, сильно переел на пиру, – усмехнулась Марджана. – Недаром от еды отказался. Это на дворе. Яна, проводи гостя.
Добрыня и Яна вышли во двор. Когда они отошли достаточно далеко, Добрыня приставил к горлу Яны меч.
– Говори, змея, – угрожающе прошептал он, – ты ведь подсыпала в брагу яд по приказанию своей хозяйки.
– Прости меня, добрый молодец, – запричитала Яна. – Да, подсыпала. Она бы убила меня.
– Некогда болтать, – оборвал ее Добрыня, отнимая от горла меч. – Показывай, где отхожее место.
Яна показала. Добрыня вошел туда и засунул два пальца в рот, выплескивая вместе с ядом Марджаны все, что он съел на пиру у Святополка. Его рвало впервые в жизни, и это было очень неприятно, но еще неприятней было наступившее чувство сосущей пустоты в желудке.
Он вышел и спросил у Яны:
– Она могла услышать звуки рвоты?
– Нет, это слишком далеко.
– Ты давно у нее служишь?
– Год.
– А сколько тебе лет?
– Четырнадцать. Ох, добрый молодец, избавь меня от нее. Она ведьма, настоящая ведьма. И никакая она не русская, не Марина Игнатьевна. Говорит вроде по-русски, но иногда пробивается у нее иноземный говор. Если приходят двое, а то и больше гостей, она заставляет меня в опочивальню подниматься и ублажать их вместе с ней. А перед тем учила, как это делать, всему научила, что сама умеет, разным похабным ласкам. Часто, когда одна, зовет меня наверх и заставляет себя ласкать, а потом меня ласкает, или наоборот, а иногда одновременно друг друга ласкаем. Это ведь грех содомский. Гореть мне теперь в адском пламени, а чем я виновата, Господи? Я сирота, искала куска хлеба, не знала, к кому нанимаюсь.
– Что же ты не убежишь от нее? – спросил Добрыня, все больше проникаясь жалостью к несчастной Яне.
– Запугала меня она. Не будешь во всем повиноваться – убью. Попробуешь бежать – найду и убью. Пожалуешься кому – тоже убью. Ох, избавь меня от нее, Богом прошу, избавь.
– Избавлю, Яна, – обещал Добрыня, – клянусь, что избавлю. Только и ты мне помоги. Пока ничего делать не надо. Иди к себе и жди. Когда нужна будешь – позову.
Яна обещала ему помочь.
– А что это за знак, который она тебе показала? – спросил Добрыня.
– Она все время ждала, что здесь может появиться ее злейший враг. И если он вдруг появится, говорила она мне, я прикажу тебе принести чашу браги и сделаю этот знак. Тогда ты подсыпешь в брагу яд, который я заранее приготовила, и хорошенько размешаешь, а потом подашь гостю. А не сделаешь этого – все то же: убью. Так, значит, ты ее враг? Но как это может быть? Вы ведь, кажется, видитесь в первый раз.
– Не я – ее враг, мой друг – ее враг. Я нарочно назвался его именем, потому что знаю, кто она и за что хочет отмстить моему другу.
– Кто же она? Погоди… Я сама… Если твой друг – Алеша Попович, убийца Тугор-хана, и она хочет ему отмстить, то, значит, она…
– Марджана, дочь Тугор-хана и жена князя Святополка, – закончил за Яну Добрыня.
– Но все говорили, что Марджана утонула в Днепре, – сказала Яна.
– Как видишь, не утонула.
– А сам ты кто?
– Я Добрыня Никитич, старший дружинник Мономаха. Идем, а то она что-нибудь заподозрит.